люди станут наводить справки о ее младшей сводной сестре.
«Что случилось с матерью Меган? Бедняга, неужели и ее мать умерла молодой?» – спрашивала она про себя.
Ни одна пожилая женщина не посещала дом, где жили Грейс и Меган. Та ни разу не упоминала о родителях или родственниках. Грейс вздохнула. Она впервые в жизни почувствовала к сестре нечто вроде сочувствия. Наверное, потому, что взрослеет, становится более зрелой и рассудительной.
Как-то вечером, когда остальные спали, Грейс вынула письма и на мгновение прижала их и содержащиеся в них секреты к сердцу, после чего стала методично просматривать штемпели на каждом конверте и раскладывать их в хронологическом порядке. Лучше и разумнее читать по порядку, если они имеют какое-то отношение друг к другу, хотя почерки и были разными.
Она остерегла себя: не стоит питать слишком большие надежды. Возможно, письма никак не связаны с ней и ее родителями. Ее тут же стали одолевать сомнения. Но если письма не важны, почему их хранили?
«О, пожалуйста, не позволь им оказаться грустными любовными посланиями, если, конечно, это не письма родителей».
Она была слишком возбуждена, чтобы спать, и, прекрасно сознавая, что пожалеет об этом утром, выбрала самое раннее письмо и стала читать:
Грейс сложила листок. Чувство было такое, будто она запачкала руки. Слишком личное письмо. Был ли человек, Фальшивый Пенни, задолжавший кому-то десять шиллингов, – ее отцом, Джоном Патерсоном? Это без него Герт и Мегс будет лучше? Мегс – это, видимо, Меган, ее сестра, и значит, Герт – ее мать. Джон – ее муж и отец Меган.
Грейс взглянула на конверт. Дешевый, и штемпель расплылся, но ей показалось, что она разобрала слово «Стерлинг» и дату «2.6.14». За семь лет до ее рождения. И, что важнее всего, это был год начала Первой мировой войны.
Но довольно с нее догадок!
Она сунула письмо в шкатулку, выключила лампу и попыталась заснуть.
Утро принесло порядок и обычную рутину. Грейс была счастлива погрузиться в работу: дойка, уборка коровника, обучение трех новеньких трудармеек и поддержание тепла, поскольку присутствие зимы уже чувствовалось.
Как-то утром, в начале сентября, леди Элис остановила идущую на кухню Грейс.
– У вас есть приемник? Слышали новости?
В редкие свободные минуты, когда они не слишком уставали, чтобы послушать радио, девушки старались включить музыку или комедийные программы, и у них просто не оставалось времени читать газеты.
Грейс не сразу ответила, и это рассердило леди Элис.
– Господи, да или нет? По-моему, это не требует таких уж глубоких размышлений. Японские ВВС практически уничтожили американский флот на их базе в Перл-Харбор. Это на Гавайских островах.
– Весь флот?
– Слишком много матросов… Что за чертово веселое Рождество! Единственная хорошая весть – теперь янки вступят в войну. Они помогали нам, и во многом. Но теперь тоже соберут свои силы, слава богу. Скажите девушкам.
«Хочу ли я говорить об этом? – спросила себя Грейс, входя в дом. – Такое страшное и подлое уничтожение кораблей и людей вряд ли сможет развеселить Катю и Еву».
Но новости о бомбежке и несчастье, постигшем британцев, оказались так важны, что комедийная программа была прервана.
Девушки сгрудились вокруг маленького приемника на кухонном столе. И миссис Лав впервые не жаловалась на то, что они ставят локти на стол.
– Садись, Грейс, я подам завтрак. Новости просто кошмарные. Два наших лучших и самых больших корабля, «Принц Уэльский» и «Отпор», потоплены японцами, вскоре после того, как они уничтожили весь американский флот в Тихом океане.
– Корабли на Гавайских островах в Тихом океане, – повторила Катя со слезами на глазах. – В Кракове, в нашей стране, мы видели, я и Ева, фильм о Гавайях. Там много есть красиво.
Потрясение от новостей повлияло на почти правильный английский Кати.
Грейс обняла ее.
– Поешь, Катя. Нельзя оставаться голодной перед длинным тяжелым днем, ничего хорошего это не даст. А вдруг тебе плохо станет? Нужно выполнять
