– Волноваться больше нечего. Билли жив. Лежите смирно, дайте мне наложить повязку. Раненых с каждой минутой все больше, но такая темень, что их и не сразу найдешь. Все будет в порядке, миссис Оуки, это пустяки. Ив сейчас смажет йодом, и все пройдет… Ну а тут у нас что?
Два часа ночи. Старый доктор из Уэталлы не держится на ногах, его сменяет свеженький врач – из Монтгомери прибыло подкрепление. Тяжелый от йодоформа воздух наполнен непрерывным гомоном, обрывки фраз смутно доходят до сознания доктора, просачиваясь сквозь новые и новые слои усталости.
– …так и катит меня, так и катит. Ухватился было за куст, а его вырвало.
–
– …держу пари, эта свинья пролетела по воздуху тридцать ярдов.
– …в самое время остановил поезд. Пассажиры все выскочили, расчистили путь.
–
– …Он говорит: спрячемся в погреб. А я ему – нет у нас никакого погреба.
– Нет носилок, так возьмите двери, которые полегче.
– …Пять секунд? Пять минут – больше похоже.
В какой-то момент он услыхал, что Джина и Розу видели вместе с двумя младшими. Он проезжал мимо их дома, дом был цел, и он не остановился. Семье Джанни повезло: дом самого доктора остался в стороне от пути урагана.
Только когда на улице вдруг зажегся электрический свет и доктор увидел перед фургоном Красного Креста очередь за горячим кофе, он почувствовал, как устал.
– Идите отдохните, – сказал ему молодой врач. – Я сменю вас, со мной две медсестры.
– Ладно, только вот этот ряд докончу.
Раненых, которым была оказана первая помощь, отправляли поездом в соседние городки, их место занимали новые. В ряду оставалось всего две койки: на первой лежал Пинки.
Он послушал стетоскопом сердце. Оно слабо билось. Каких только не бывает чудес – с таким ранением, без пяти минут покойник и остался жив. Как он оказался здесь, кто нашел его, доставил, все было необъяснимо. Доктор осмотрел тело: несколько ушибов, царапин, два сломанных пальца, набитые землей уши – это было почти у всех – и никаких других повреждений. Какой-то миг он колебался: зажмурил глаза, но даже образ Мэри Деккер как будто потускнел, ускользая из памяти. Им владело профессиональное чувство, не имеющее ничего общего с личными пристрастиями, – он был бессилен бороться с ним. Вытянул перед собой руки, они слегка дрожали.
– Проклятие, – буркнул он.
Вышел из палаты, уединился в углу прихожей и, вынув из кармана свою фляжку, допил остатки виски. Вернувшись в палату, продезинфицировал два инструмента, провел обезболивание небольшого участка с входным отверстием, успевшим уже затянуться. Подозвал сестру и со скальпелем в руке опустился на одно колено возле койки, на которой лежал его племянник.
III
Два дня спустя доктор медленно ехал в своем автомобиле по скорбно притихшей земле. После той первой безумной ночи он больше не оперировал в больнице, чувствуя, что он, аптекарь, будет вызывать недоумение у коллег. И он помогал Красному Кресту, вывозил пострадавших из района бедствия в соседние городки; работы было и здесь хоть отбавляй.
Путь дьявола был хорошо виден. Он двигался в своих семимильных сапогах не прямо, метался по полям, напропалую шагал через лес, иногда, сменив гнев на милость, выходил на дорогу и мчался по ней до первого поворота, а там опять пускался во все тяжкие. Кое-где его путь отмечало поле хлопчатника – по виду в полном цвету, на самом же деле усеянное клочьями ваты из сотен одеял и матрасов, возвращенной сюда ураганом.
У груды бревен, которые были недавно негритянским домишком, доктор на минуту остановился послушать разговор двух репортеров с двумя оробевшими негритятами. Старая бабка с перевязанной головой сидела в качалке посреди развалин, что-то жевала беззубым ртом и без остановки качалась.
– Через какую же реку вас перенесло ураганом? – спросил один репортер.
– Через эту.
– Эту?!
Малыши поглядели на бабушку, ища подмоги.
– Эту самую, за вашей спиной, – сказала старуха.
