Доктор повернул в город. Какое-то гнетущее чувство давило его. «Это погода, – подумал он. – Воздух такой же тяжелый, как было в субботу».
Вот уже месяц доктор чувствовал неодолимое желание покинуть эти места навсегда. Еще недавно этот сельский край манил покоем. Когда импульс, оторвавший его от засыхающего корня, исчерпал себя, он вернулся сюда отдыхать, любоваться цветущей землей, жить в ладу с собой и соседями. Покой! Он был уверен: ссора с родными не забудется; как раньше, теперь уж не будет, осадок горечи не пройдет. И на его глазах мирная земля обратилась в землю скорби. Покоя здесь нет. Прочь отсюда!
По дороге он нагнал Бэча Джанни, шагавшего в город.
– Я шел к тебе, – сказал Бэч, насупившись. – Ты все-таки сделал операцию Пинки?
– Садись. Да, сделал. Ты откуда знаешь?
– Доктор Берер сказал.
Бэч метнул на доктора быстрый взгляд, в котором явно сквозило недоверие.
– Нам сказали, он не протянет до вечера.
– Мне жаль твою мать.
Бэч недобро засмеялся:
– Как же, жаль!
– Я сказал: мне жаль твою мать, – резко повторил доктор.
– Слышал.
Минуту ехали молча.
– Автомобиль свой нашел?
– Нашел, – Бэч горько усмехнулся, – только автомобилем его больше не назовешь. А ведь я мог за двадцать пять центов застраховать его от торнадо, – голос Бэча дрожал от негодования, – и не застраховал. Всего двадцать пять центов. Но какой дурак страховался тогда от торнадо.
Быстро темнело, на юге погромыхивало.
– Надеюсь, – сказал Бэч, сощурившись, – ты перед операцией ничего не пил?
– Послушай, Бэч, – медленно произнес доктор, – ведь правда было очень гнусно с моей стороны накликать торнадо?
Он понимал, что ирония сказанного вряд ли дойдет до Бэча; но все-таки, ожидая ответа, взглянул на племянника. Лицо у того побелело, рот раскрылся, выпученные глаза устремились вдаль; из груди его вырвался хрип. Как-то сразу обмякнув, он бессильно махнул рукой, и доктор увидел: впереди, меньше чем в миле, огромная черная туча застилала небо; она двигалась прямо на них, клубясь и завихряясь, а перед ней уже несся плотный гудящий ветер.
– Возвращается! – заорал доктор.
Ярдах в пятидесяти через речушку Билби-крик был перекинут старый железный мост. Доктор нажал на акселератор и помчался к нему. По полю в том же направлении бежали люди. У моста доктор выскочил из машины и потащил за руку Бэча.
– Скорее, идиот! Выходи!
Бэч кулем вывалился из машины. Еще миг – и они под мостом, скорчились вместе с горсткой полумертвых от страха людей в тесном треугольном пространстве между насыпью и настилом.
– Сюда идет?
– Нет, повернул.
– А у нас дома дедушка!
– О Господи! Помоги и спаси меня!
– Боже, спаси мою душу!
Наверху пронзительно засвистел ветер, швырнув под мост тонкие, секущие жгутики, – доктора забила дрожь. Тут же их точно окунуло в вакуум, ветер стих, и полило как из ведра. Доктор подполз к краю моста и осторожно высунул голову.
– Прошел мимо, – сказал он. – Задел нас краем. Центр пронесся намного правее.
Доктор хорошо видел, как шел ураган, на какой-то миг даже различал летящие в нем предметы, кусты, деревца, доски, комья земли. Он высунулся еще немного, вынул часы, хотел засечь время, но циферблат скрыло пеленой дождя. Промокнув до нитки, доктор уполз обратно. Бэч забился как можно глубже под мост и дрожал; доктор встряхнул его.
– Ураган идет к вашему дому. Слышишь? Кто там остался?
– Никого. Они все сейчас у Пинки.
Дождь сменился градом. Сначала мелкие льдинки, потом крупнее и, наконец, величиной с орех оглушающе забарабанили по железному мосту.
Те несчастные, что уцелели под мостом, постепенно приходили в себя; радость избавления выливалась в истерический смех.
Существует предел напряжения, после которого нервы сдают и человек ведет себя вопреки приличиям и здравому смыслу. Даже доктор не
