обратного пути во Флориду. Затем последовали электронные письма, эсэмэс-сообщения, ужины и визиты к врачу. Если она и колебалась, то виду не подавала. Наши семейные древа все крепче переплетались корнями. Если наш план сработает, мы будем связаны навсегда. Наши дети будут наполовину родными. Братья и сестры по яйцеклетке?
В итоге мы с Беном решили все рассказать Майклу, ведь он был нашим другом, а работа усложняла наши отношения. Я нервничала, и Майк понимал, что разговор предстоит серьезный. Думаю, он подозревал, что у нас с Беном роман.
«Мы с Беном, — неуверенно начала я, — и Том с Дженнифер, — продолжила я, изучая его лицо, — собираемся зачать ребенка. Вместе».
Майк прослезился.
Другим людям это казалось странным, но разве нам было до них дело?
Мне казалось, что это сумасшедшая идея. Однако если в ее основе не лежала любовь, то тогда я, очевидно, не знаю, что означает это слово.
Том: о трудностях морального выбора
Моя жена даже не пыталась скрыть, что влюблена в кого-то другого. Я слышал, как она флиртует по телефону, понимая, что на другом конце провода Дженнифер. Они обменивались сообщениями в послеобеденное время и шептались по телефону ночами. Как и многие другие новоиспеченные влюбленные, они делились тайными качествами своей личности в долгих разговорах, заполняющих расстояние между ними. Положив трубку, Келли, очевидно потерявшая голову от любви, сидела неподвижно, уставившись в одну точку и не обращая на меня внимания. Затем она резко приходила в себя и начинала рассказывать, как Дженнифер умна, ослепительна, весела и великолепна.
«Я имею в виду, что она невероятно эффектна. Ты разве так не считаешь?» — говорила она.
Я знал, что соглашаться с этим слишком эмоционально нельзя, и признавал, что Дженнифер привлекательна, но всегда добавлял, что Келли не менее хороша. Я всегда отмечал, что у них обеих длинные струящиеся волосы, похожее телосложение и что их легко можно принять за сестер.
«Нет, — говорила Келли, отмахиваясь, — Дженнифер совершенно в другой категории привлекательности».
Даже если я настаивал на своей точке зрения, это не помогало. Дженнифер обладала особым магическим очарованием. На «Фейсбуке» она называла свое жилище «Дом, где звучит The Tragically Hip»[5], и это была правда.
Сын Дженнифер Бэй подарил ей открытку на День матери, в которой говорилось, что она красива, как Мексика, мила, как одуванчик, и умна, как Железный человек.
Она говорила, что учит своих детей быть добрыми и открытыми. При любой возможности выступала против расизма, идеологии насилия и жестокости полицейских.
— Что нужно делать, когда вы встретите полицейских? — спрашивала она своих детей.
— Снимать их на камеру, — отвечали они.
Я был поражен тем, как Келли была довольна своим выбором. Вместе с Дженнифер они собирались зачать ребенка. В какой-то момент мне нужно было внести свой вклад, но между ними происходило нечто особенное. Подумать только, яйцеклетка одной женщины, матка другой, сперматозоид мужчины. В случае рождения ребенка хромосомы Дженнифер в его теле будут переплетены с моими в каждой клетке его тела. Мы сольемся в самом продолжительном акте создания, хотя в действительности между нами не будет ничего, кроме дружеских объятий.
Между этими двумя женщинами расцветала настоящая неразрывная связь.
Как и Келли, я знал об открытом осуждении ЭКО, которое люди ассоциировали с получением детей из пробирки для рабства, как в книге «О дивный новый мир». Детей, рожденных с помощью ЭКО, даже называли детьми-Франкенштейнами, однако противники этого способа зачатия не учитывали фундаментального различия. Монстер Мэри Шелли был воскрешен из мертвых, в то время как ЭКО открывало возможности для создания новой жизни.
У меня не было моральных рамок в отношении того, как далеко мы с Келли можем зайти в попытках зачать ребенка. Тем не менее было очевидно, что мы вмешиваемся в естественные механизмы человеческой природы. Духи в моей голове напоминали мне, что католическая церковь всегда считала искусственное оплодотворение грехом. Прочитав в Интернете церковную доктрину, я понял, что осуждение ЭКО связано с отклонением от естественного зачатия в ходе акта любви между мужем и женой. Еще сильнее церковь осуждала использование донорских яйцеклеток и сперматозоидов, так как в этом случае половина генов ребенка будет принадлежать третьему человеку. Наибольшего порицания заслуживало то, что происходит с лишними эмбрионами, которых уничтожают, замораживают, отдают другим парам, а в некоторых случаях завещают науке.
Каким образом чашка Петри превращает эмбрионы в монстров? Возможно, их зачатие просто лишено божественного вмешательства.
