Врач сначала смотрела внимательно, и, когда приблизила изображение, я смогла все увидеть. Самый большой детский пенис в мире.
«Определенно мальчик», — сказала узист.
Разочарование, должно быть, отразилось на моем лице, хотя я старалась этого не показывать.
Покемоны. Обрезание (?). Ю-ги-о! Компьютерные автогонки. Бэйблэйд. Покер. Рестлинг. Почесывание яиц. Фильмы про зомби. Уличные банды.
— Подождите, — сказала она.
Врач все еще рассматривала изображение.
— Возможно, я ошибаюсь, — добавила она. — Ребенок скрещивает ноги.
Врач сказала, что мне скорее всего придется прийти снова. Это мог быть как пенис, так и пуповина.
— Но мне очень нужно знать, — взмолилась я. — Давайте подождем.
Больше геля. Тик-так. Следующий пациент начинает суетиться в зале ожидания. Тик-так.
— Теперь я вижу, — сказала она. — Определенно девочка.
Я села на кушетке и засмеялась.
— Вы уверены? — спросила я.
— Абсолютно.
Через некоторое время я почувствовала, как моя дочь перевернулась и толкнула меня. Она была чем-то вроде карманного питомца, которого я повсюду носила с собой. Мне нравилось разговаривать с ней и строить наши совместные планы. Том все еще уезжал на три дня в неделю, но я никогда не оставалась в одиночестве.
Мне казалось, что мы с Томом стали лучше понимать друг друга, но это было не совсем так. Мы были разными людьми с устоявшимися взглядами, и нам нелегко давалось объединение. Общий счет в банке. Раны, которые мы нанесли друг другу на заре наших отношений, когда мы то притягивали друг друга, то отталкивали. Он прятал чеки и небольшие суммы между книгами на полке, как белка. Я бегала за ним и складывала все в папки. Он закрывал кухонные шкафчики, оставленные мной открытыми, и тщетно искал маленькие зажимы для пакетов с хлебом, которые я всегда выбрасывала. Выходные я проводила на улице, борясь с кудзу и приводя двор в порядок. Том присоединялся ко мне на несколько минут, а затем спрашивал: «Можно мне заняться чем-нибудь в доме?»
Он презирал рутину повседневной жизни, предпочитая скрываться от нее в книгах, фильмах, музыке. Я хотела понять, избегает ли он только меня или всего на свете. В его машине музыка всегда играла так громко, что мы не слышали друг друга.
— Почему ты молчишь?
— Что?
— Почему ты так на меня смотришь?
— Что?!
— Не смотри на меня так!
— Я и не смотрю!
Ребенок напомнил нам о том, что все это не имело значения. Том прижимал лицо к моему животу и пел нашей дочери «Waitin’ On a Sunny Day»[7].
Мы так долго этого ждали, а теперь, казалось, тучи наконец начали рассеиваться.
Он хотел, чтобы я расслабилась, но у меня это не получалось. После работы я постоянно находила себе занятия: счищала старую краску с дверей и подоконников и перекрашивала их. Я выкрасила детскую, предварительно замазав все отверстия от гвоздей и трещины, тем самым стерев следы присутствия там мальчика-подростка. Аккуратными движениями кисти я слой за слоем наносила на стены кремовую краску. Я повесила книжные полки и купила хлопчатобумажный матрас, кресло-качалку и ковер с обезьянкой. Сидя в кресле-качалке, я смотрела на Матисса на стене и наслаждалась идеальным порядком. Я раздумывала, чего еще не хватает: кроватки, шкафа для одежды, ребенка. Я прекрасно понимала, что до сих пор существует риск его потерять. Том предлагал мне повременить с обустройством комнаты, ведь у нас было полно времени, но я настаивала на своем.
Однажды в пятницу, когда я была примерно на восемнадцатой неделе беременности, я решила взять Маппет с собой на велопрогулку после работы и надела на нее поводок. Был один из тех редких приятных мартовских дней, когда во Флориду еще не пришла невыносимая летняя влажность. Том сделал мне замечание: «Ты уверена, что хочешь взять собаку? Зачем?» Однако я отмахнулась от него. Его предупредительность казалась мне излишней.
Выкатывая велосипед из гаража, я задумалась о том, как наши разные взгляды на безопасность проявятся в воспитании ребенка. Я поведу нашу маленькую девочку кататься на трехколесном велосипеде, в то время как он будет бегать за нами, держа в руках кучу защитного снаряжения. Он уже
