Профессор спросил, не хочет ли она еще раз поговорить с ним о подвале. И о том, что обычно сутенеры – люди неверующие. Что зачастую они поручают кому-то избивать девушек, и сами тоже их поколачивают, но не орут при этом «Боже! Боже! Боже!» Но Коре-то наверняка часто приходилось произносить слово «Боже». Ей ведь хотелось вести нормальную жизнь. С порядочным молодым человеком.
Он сказал, что знает, как тяжело ей было из-за Магдалины. А потом захотел поговорить о музыке. О песнях, которые любила слушать ее сестра. Не помнит ли Кора каких-нибудь названий?
Однако на ее вопрос, где же шеф, профессор отвечать не стал. Не проронил ни слова о том, жив ли он. Кора тоже перестала отвечать на его вопросы. И тогда он включил музыку. Заставил ее прослушать ударные, гитару и посвистывание орга?на. «Song of Tiger»!
А затем этот лживый пес поинтересовался, как она себя чувствует. О чем она сейчас думает. Как о чем? Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать! Двадцать один! Коре пришлось стиснуть зубы так, что едва не хрустнули челюсти. Но это сработало. Двадцать два! Двадцать три! Двадцать четыре!
Профессор занервничал. По его внешнему виду нельзя было этого сказать, но Кора почувствовала это и стала считать дальше, дальше, дальше…
Восемь тысяч семьсот сорок четыре. Дверь открылась. В комнату вошел один из санитаров. Тот самый, который дважды заглядывал к ней вчера вечером. Он убрал ей волосы со лба и спросил:
– Как ты себя чувствуешь, девочка? Нормально?
Его звали Марио. Он был симпатичный, всегда приветливый, всегда в хорошем настроении, темноволосый – как ее отец в молодости. И сильный, просто невероятно сильный. Марио с легкостью мог взять под мышку взрослого мужчину и без труда вынести его из комнаты, даже если бы этот мужчина трепыхался, брыкался и колотил Марио кулаками по спине.
Однажды Кора это видела, когда возвращалась в палату из кабинета профессора. И подумала, что, возможно, ее отец тоже когда-то был таким. Таким же высоким, как Марио, таким же сильным, как Марио. И таким же красивым, как Марио. Она представляла себе, как мама в него влюбилась, как впервые позволила ему себя поцеловать. Как наслаждалась этим. Как зачала от него ребенка. Как радовалась поздней беременности и мужчине, который был рядом с ней. Кора представляла себя на месте матери, а Марио – на месте своего отца.
Вчера вечером она тоже представляла себе это, когда была под воздействием медикаментов и не могла думать, только желать: чтобы Марио поднял ее с постели и унес далеко-далеко прочь. Обратно в подвал. Положил бы ее там на пол. Встал посреди комнаты, как Геркулес. И взял бы каждого из тех, кто там был, под мышку. Вынес бы их всех на улицу. И убил бы. Всех! А когда все было бы кончено, вернулся бы к ней, поднял с пола и сказал: «Все позади, девочка. Все осталось в прошлом». И позволил бы ей поспать – целую вечность.
Желать подобное было грешно. Вся жизнь – грех. И смерть тоже. Она убила свою сестру. А увидев мертвую Магдалину, в панике убежала из дома. Поехала обратно в «Аладдин», где ее ждал Джонни. Он помог ей увезти труп в пустошь. Они бросили Магдалину там, где ее не скоро найдут. Неподалеку от заброшенного учебного полигона, туда никто не ходил, даже солдаты. Там Магдалина могла превратиться в вонючую, отвратительную кучу дерьма.
Должно быть, так оно и было. Кора точно не знала, но Грит считала, что все было именно так. Причем соседка думала, что Магдалина была уже мертва, когда Кора в ту ночь вернулась домой. Грит ошибалась. И теперь профессор тоже об этом знал. И, если Кора перестанет считать, ей придется задать себе вопрос: «Почему я не разожгла костер? Я ведь обещала Магдалине это сделать. Неужели у нас не было бензина? В машине у отца всегда есть полная канистра. Но отцовская машина стояла возле «Аладдина». Не может быть, чтобы в тот день я ездила на ней. Значит, мне кто-то помог. Я не справилась бы с этим в одиночку. Если бы я была одна, Магдалина сгорела бы в огне. Должно быть, со мной был кто-то еще, кто не захотел вести отцовскую машину. У кого не было полной канистры бензина. Или же он считал, что огонь – это слишком опасно. Он боялся, что кто-нибудь увидит пламя. Это был Джонни?! Иначе и быть не могло».
Марио подмигнул Коре правым глазом, словно заговорщик. Она увидела у него в руке поднос. На нем стояли маленький чайник из толстого фарфора и две чашки с блюдцами. Поставив поднос на стол, Марио прижал палец к губам.
– Это останется между нами, – произнес он. – Я сам его заварил. Настоящий, хороший кофе.
Кора закусила губу и заморгала, прогоняя слезы.
– Ну, – проговорил Марио, – это ты брось. Мы ведь не хотим разбавить кофе? Одна чашка для тебя, одна – для твоего гостя.
– Шеф пришел? Он еще жив?
– Конечно, жив, – широко усмехнулся Марио. – Но еще не скоро здесь появится. Профессор устроил ему головомойку.
Кора представила, как шеф тоже ходит с мокрыми волосами, а Марио тем временем добавил:
– Пришел ваш адвокат. Садись за стол и выпей с ним кофе.
Обернувшись к двери, он крикнул:
– Проходите. Она в порядке. – Снова подмигнул Коре и поднял вверх большой палец, словно мог поднять таким образом и ее настроение. – А я останусь здесь, ладно? Присмотрю, чтобы ничего не случилось. – И Марио застыл в дверях, по стойке смирно, как солдат.
Когда в комнату вошел адвокат, Кора соскользнула с постели, чувствуя себя ребенком с коротенькими ножками. Она помнила, что уже видела его и довольно долго с ним разговаривала. Но…
– Простите, я забыла ваше имя.
