Грешница

себя хорошо. Пока она отдыхала, я помолилась, сделала домашнее задание, а потом Магдалина захотела со мной поиграть. Не в «я вижу то, чего не видишь ты» или в желания, а в настоящую игру.

Мама послала меня к Грит Адигар, чтобы я принесла «Лудо». Прежде чем войти в кухню с коробкой под мышкой, я сбегала в сарай и отломила кусочек шоколада. Положив его на язык, я стала ждать, когда он растает во рту. Если бы я жевала, мама бы это заметила.

Магдалина наблюдала за мной, пока я расставляла фигуры на доске. Она догадалась, что у меня во рту что-то есть, но ничего не сказала. И только позже, когда мама вышла из кухни, спросила:

– Что ты ела?

– Шоколад.

Магдалина подумала, что меня угостила Грит.

– Можешь принести и мне кусочек, когда будешь возвращать игру? Только смотри, чтобы шоколад был завернут в бумажку. Положишь под подушку. Я съем его, когда мама отнесет меня в постель. Я прослежу, чтобы она ничего не заметила.

Мама запрещала Магдалине есть сладости, однако ссылалась при этом не на Спасителя, как в моем случае, а на зубного врача. У моей сестры были проблемы с зубами – они были слишком хрупкими. Один раз ей пришлось удалять в больнице жевательный зуб, в котором образовалась дырка. Ей сделали укол, и Магдалина плохо его перенесла. Врачи сказали маме, что это не должно повториться. Вот почему она так следила за тем, чтобы моя сестра регулярно чистила зубы.

Я знала об этом. Знала я и о том, что после чистки зубов сладкого есть нельзя, иначе в них появятся дырки. Скажу прямо: я знала, что, если положу кусок шоколада Магдалине под подушку, это ей навредит – навредит по-настоящему. И все равно кивнула.

Моя сестра взяла в руку кубик и сказала:

– Тогда начнем! Не нужно со мной деликатничать, Кора. Я умею проигрывать.

Не нужно со мной деликатничать, Кора! Я до сих пор слышу эти слова. Это стало моим жизненным кредо. Я перестала деликатничать, забыла об осторожности и лгала учительнице и детям в школе, а также своему отцу. Я воровала все, что плохо лежало. Минимум дважды в неделю я брала деньги из маминого кошелька. Покупала на них сладости, прятала в сарае и ела потом, когда мне хотелось. Если появлялась возможность, я приносила кое-что в дом, для Магдалины, и клала ей под подушку. Когда мои запасы иссякали, я снова потихоньку вытаскивала деньги из маминого кошелька.

Сначала я боялась, что продавцы маленького магазинчика обо всем расскажут моей матери, она ведь тоже делала там покупки. И вообще-то они должны были бы удивиться тому, что у меня вдруг появилось такое количество денег. Чтобы предотвратить вопросы, я как-то рассказала, что Маргрет прислала мне деньги и попросила, чтобы я ничего не говорила маме, иначе она заберет их у меня и купит на них свечи или розы. Продавщица улыбнулась и сказала:

– От меня твоя мама ничего не узнает.

Тогда-то я и поняла, как это: иметь деньги. Внезапно все стали относиться ко мне приветливо, все те, кто прежде смеялся надо мной или не обращал на меня внимания. Когда мне исполнилось двенадцать, я стала получать от мамы три марки в неделю. И отец тоже регулярно давал мне деньги.

Иногда я удивлялась, почему мама ни разу не хватилась пропавших монет. Не знаю, то ли со временем она стала невнимательной, то ли я убедила ее в том, что я – самый набожный человек в этом мире. Возможно, мне все же это удалось. Я признавала ее правоту, какую бы чушь она ни несла. Помогала ей по хозяйству, добровольно мыла посуду, вытирала пыль и снимала белье с веревки, чтобы мама могла уделить больше времени Магдалине. Я поступала так всегда, когда испытывала угрызения совести. А это случалось часто, потому что у меня было многое, а поделиться с Магдалиной я могла редко.

Я отказывалась от ужина, если после обеда так наедалась сладкого, что не могла проглотить больше ни кусочка. А маме заявляла:

– Сегодня днем во время молитвы у меня возникло желание покаяться.

Конечно же, она считала, что подобная чуткость – это прекрасно.

Я с удовольствием ходила за покупками. Говорила:

– Мама, пожалуйста, позволь мне это сделать. Я молодая и сильная, мне нетрудно носить тяжести. А тебе нужны силы для того, чтобы заботиться о Магдалине.

А потом я заявляла, что лучше пойду в «Альди»[6], потому что там дешевле.

– Нельзя ведь склонять торговцев к искушению наживой.

И мама считала, что я ее лучшая помощница и многому научилась у Спасителя. Иногда она говорила, что гордится мной.

А когда я рассказывала Магдалине о том, как облапошила маму, та отвечала:

– Нужно обманывать ее как можно чаще. Тупость должна быть наказана.

Магдалина думала, что я хожу в город только ради того, чтобы потом рассказать ей, что и где происходит. Я никогда не говорила ей, почему на самом деле предпочитаю «Альди». Там было легче воровать и рядом был «Вулворт»[7].

Добрая половина того, что я приносила домой, была не оплачена. В «Альди» я таскала сладости и даже некоторые продукты, которые должна была