Мама останавливается у здания начала двадцатого века, с пышными кустами лаванды у входа. На подъездной дорожке стоит трехколесный велосипед.
Дедушка говорит:
— Лаванда твоей мамы еще сохранилась.
— Кажется, они окна заменили, — замечает мама.
— Твоя мама была бы в восторге, — говорит дедушка, и они почему-то разражаются смехом.
Я не знаю, насколько правдивы мои воспоминания о бабушке — возможно, это просто истории, которые мне часто рассказывали. Как она носила в волосах китайские палочки для еды, как она зашила дырку, которую я прогрызла в детском одеяльце, и оно снова стало как новенькое. Что я действительно помню, так это ощущение: рядом с ней люди меньше кричали и больше смеялись.
— Приятно, что в нашем доме живет семья, — говорит мама. — Жизнь продолжается.
Дедушка молча рассматривает дом.
В дедушкиной квартире я не была давно. Мама замечает вполголоса:
— Мы попали в тысяча девятьсот семьдесят пятый год.
Мебель в квартире старая. В комнате стоит желтовато-оранжевый велюровый диван, покрытый пластиковым чехлом, и такого же цвета кресло с откидной спинкой. Я помню, как играла с ним, когда была маленькая: дергала деревянную ручку и откидывалась назад.
— В самом деле, папа! — говорит мама, проводя рукой по пластиковому чехлу. — Может, пора подумать о новом диване?
— Этот мне нравится, — отвечает дедушка. — Не хочу его выбрасывать. Его твоя мама выбрала.
Тут и там лежат стопки научных журналов и стоят фарфоровые фигурки толстощеких детей, которые принадлежали бабушке. Все покрыто тонким слоем пыли.
Я захожу на кухню. На столе стоит огромная коричневая коробка для печенья в форме совы. Я снимаю крышку и заглядываю внутрь. Вместо печенья там пакетики с соевым соусом. Кажется, тайна исчезновения соевого соуса раскрыта.
Дедушка подходит к бюро, поднимает крышку и начинает собирать бумаги и записные книжки.
— Элли, в спальне в шкафу стоит чемодан. Принеси его, — командует он.
— Хорошо, — отвечаю я.
Обстановка в спальне осталась такой же, какой я ее помню: выкрашенная в белое мебель с темными ручками. На кровати лежит слегка лоснящееся лоскутное одеяло в цветочек. Два комода — для нее и для него. Пыль с бабушкиного комода, похоже, вытерта, на нем стоит ваза с сушеной веточкой лаванды. Но дедушкин комод заставлен всякой всячиной: полная монет банка от варенья, их с бабушкой свадебная фотография в рамочке, стопки магазинных чеков, ручки с логотипом местного банка, зубочистки, зубная нить, две пары очков, разносортные пуговицы, сложенные носовые платки.
Посреди этого беспорядка, рядом с плюшевым мишкой, стоит старая выцветшая открытка.
На ней надпись вычурным шрифтом: «Счастливой годовщины свадьбы!» Я узнаю почерк внутри — он тот же, что и на карточках с рецептами.
«Дорогой Мелвин,
Поздравляю тебя с первой годовщиной нашей свадьбы!
Твоя застенчивая невеста,
Я подхожу к шкафу и вытаскиваю чемодан. Он падает, крышка открывается. Я наклоняюсь, чтобы застегнуть молнию, и мой взгляд цепляется за что- то розовое. Я чувствую себя ученым, делающим открытие, только это не вакцина и не бомба. Это пара пушистых домашних тапочек.
Они аккуратно задвинуты под кровать, словно ждут своего хозяина.
Закон дружбы
