борода. Все толпились вокруг Петьки: Леонтий, Семён, Машка, Варвара с Федюнькой и Танюшкой, Лёшка, Лёнька и даже Фим-ка Волкова, которая увязалась на пристань за Машкой. Ефимья Митрофановна всё совала Петьке в руки узел со стряпнёй, и Петька незаметно передал его Володьке.
— Помни, дурень, стрясётся что с тобой — мать не переживёт! — грозил Семён Ульянович и норовил дёрнуть Петьку за чуб, а Петька уворачивался. — На меня наплевал — ладно, мне в гроб пора, а её-то пожалей!
— Защитит, — сказала Варвара, навешивая Петьке на шею крестик.
— Дай пистолет посмотреть, — шёпотом просил сбоку Лёшка.
— Мы, Петька, с тобой в молитвах, — серьёзно произнёс Семён.
Леонтий вложил Петьке в руку берестяную коробочку.
— Берегись там в степи, братик, — Леонтий как-то по-бабьи погладил Петьку по голове. — Я тебе кремней принёс и пружины, наменял добрых у Никиты Усольце-ва, он сам для своего ружья калил и крутил, не сломятся.
Маша потихоньку отделилась от родни — им сейчас не до неё. Она хотела увидеть Ваньку Демарина. Он ведь в тот же поход идёт, а проводить его некому. Жалко, что не сложилось меж ними, ну да Богу видней.
Ванька стоял на причале и курил трубку — нелепое занятие в общей сутолоке. Маша сразу поняла, что он чувствует себя потерянно. Ему некуда деться. Если сидеть на судне, то все увидят, какой он жалкий и одинокий. Лучше торчать здесь, на берегу, будто бы он занят какими-то важными мыслями или наблюдениями, требующими сосредоточения с трубкой. Маша подошла, теребя концы платочка, и не знала, что сказать. Он хороший, Ванька. Только слишком гордый. Думает, что все должны ему покоряться.
— Вань, давай я буду тебя ждать? — предложила Маша.
Ванька глядел в сторону, окутываясь клубами дыма.
— Не утруждайтесь, Марья Семёновна, — надменно ответил он.
Маша вспомнила Петьку, которому никакая любовь и забота не нужна, а вокруг него пляшут, как на Масленице вокруг чучела. А Ваня не такой. Он словно лучина — твёрдый и острый, но сломить — только пальцем нажать. Он в армии не научен с людьми уживаться. Не умеет отступать и миловать. Но ведь и она его, в общем, тоже не помиловала: откуда ему уметь? От кого?
— Ты сердись, сколько хочешь, только возвращайся, — искренне сказала Маша в порыве жалости и великодушия.
— Как бог даст, я на службе, — мрачно ответил Ваня.
Маша поняла, что он имеет в виду. «Лучше мне погибнуть, чем снова о людей обжигаться и мучиться», — вот что. Маша внимательно смотрела на Ваньку. Конечно, ему хочется погибнуть, а все потом из-за него раскаются и будут горевать. С такими мыслями и лезут на рожон. Из рук вырываются и лезут всем назло. И удержать такого дурака от глупости можно только одним способом — заставить беречь не себя, а другого. Маша осознала всё это без слов — одной только врождённой мудростью будущей женщины.
— Я тебя попрошу, Ваня, за братом моим последить, — серьёзно сказала она. — Ты в воинском деле учёный, а у него ветер в башке.
— Как угодно, Марья Семёновна.
Маша спокойно шагнула к Ване, поцеловала его в скулу, словно это было делом обычным, и пошла прочь.
Через толпу на пристанях вдоль линии причалов ехала карета Матвея Петровича, запряжённая четвёркой лошадей. Кучер орал, разгоняя народ, а на запятках висел лакей Капитон. Тяжёлый кузов кареты, щедро покрытый золочёной резьбой, покачивался и скрипел, подвешенный к раме на прочных ремнях. Под сиденьем кучера время от времени глухо скрежетала железная «лебяжья шейка» — поворотная станина колымаги. Приоткрыв дверку, Матвей Петрович рассматривал толпу и суда на реке. Напротив губернатора сидел Дитмер, стараясь при толчках сохранить достоинство.
Матвей Петрович увидел Рената.
— Стой, стой! — высовываясь, закричал он кучеру и, задвигаясь обратно в карету, сказал Дитмеру: — Ефимка, сбегай-ка мне вон за тем офицером.
Дитмер не стал спорить, хотя задание было для лакея, а не секретаря.
Ренат осторожно забрался в карету, и Гагарин захлопнул дверку, оставив Дитмера снаружи. Ренат опустился на сиденье, глядя на губернатора. Матвей Петрович поднёс палец к губам, давая знак молчать, и задёрнул на оконце занавеску. Он был уверен, что Дитмер постарается подслушать. Ренат ждал. Матвей Петрович снял шляпу, расстегнул крючки на вороте камзола, извлёк из-под кружев мешочек с пайцзой и через голову стащил шнурок.
— Уговор помнишь? — почти беззвучно спросил он.
Ренат кивнул. Гагарин протянул ему пайцзу.
— Это жизнь твоя, — также беззвучно сказал Гагарин и для наглядности провёл ребром ладони по шее: не исполнишь — сниму башку.
Ренат надел пайцзу и спрятал на груди.
— Иди, — приказал Гагарин и открыл дверку, выпуская Рената. — Ефимка, позови Бухгольца. Пора ему отваливать. Долгие проводы — лишние слёзы.
Матвей Петрович сделал свой ход и желал, чтобы игра пошла быстрее.
