— Мы уже твоему секарю сто рублёв заплатили, чтобы до тебя долезьти! — рябой мужик кивнул на дверь, в которую вышел Дитмер.
— Какому секарю? — не понял Гагарин.
— Который народ от тебя отсекает.
— Секретарю, остолопы.
— Он сказал, что наши челобитные в печь засунет, коли денег не дадим.
— Ну, говори, — смилостивился Матвей Петрович, отодвигая бумаги.
Всё равно такой важный указ надо обдумать в спокойствии.
— Ты Чередова турнул, так запиши нас в казаки вместо его служилых. Наш писарь уже реестру мужикам составил. Пять с половиной сотен. Почти триста подворий. Все православные, татар не взяли, раскольщиков нет.
Беломестные казаки несли воинскую службу за свой счёт, а за это не платили податей. В беломестные казаки охотно записывались жители слобод. Слобожане всё равно сами оберегали свои селения от степняков, потому что служилые из Тобольска не успевали примчаться, когда обрушивался набег. Почему бы не скинуть тягло податей, если и так обороняешься своей силой?
— Двести рублей, — сказал Матвей Петрович.
— Уже нету, — развёл ручищами Савелий. — Секарь взял сто.
— Ну не могу же я брать столько же, сколько мой секретарь, — хмыкнул Матвей Петрович. — Сообрази че-го-нибудь. Только не новую запашку. Как «белое место» она мне без корысти.
— Коров десятка три, — предложил Макар.
— Не смеши. Мне, что ли, доить их в кабинете?
— А помнишь, год назад в нашей слободе твой приказчик могильное золото покупал? — Савелий быстро перекрестился.
— Помню. Хороший был клад.
— Мы новый бугор нашли. Сами копать не будем, там черти под землёй, а указать можем. Пришлёшь своих холопов с заступами.
— Ну, я подумаю, — неохотно согласился Матвей Петрович. — Посидите в Тобольске ещё недельку, я вас извещу. А теперь убирайтесь.
Губернатора ожидали другие челобитчики.
Только вечером Матвей Петрович смог обстоятельно прочитать бумаги из Петербурга. Царский запрет на каменное строительство изрядно смутил его. С одной стороны, запрет — конечно, хорошо: не надо раскошеливаться. Ведь на возведение кремля он, губернатор, согласился лишь под нажимом архитектона; уломал его упрямый Ремезов. Однако с другой стороны — жаль.
Жаль потраченных денег и усилий. Жаль прощаться с гордостью за то, что он, князь, будет сидеть в кремле, пусть и не в таком великом, как другие губернские кремли, Московский и Смоленский, но не хуже Казанского.
Матвей Петрович хотел утром вызвать Ремезова, чтобы объявить ему о царской воле, но Ремезов сам приковылял в губернскую канцелярию.
— Петрович, беда! — вздохнул он, опускаясь на скамью и вытягивая хромую ногу. — Выручай. Свантея-то моего в Бухгольцево войско загребли.
Пока строили кремль, Сванте Инборг, артельный шведских каменщиков, стал Семёну Ульяновичу приятелем и советчиком.
— Почему загребли?
— Да он в той драке проклятущей на площади оказался.
Матвей Петрович откинулся от стола и поскрёб отросшую бороду. Ему очень не хотелось разговаривать с Ремезовым: старик опять начнёт орать и ругаться, требовать и корить. Слишком уж он взбалмошный и неудобный.
— А Свантей нынче тебе уже и не нужен, — сказал Матвей Петрович.
— Отчего это не нужен?
— Указ мне привезли, Ульяныч. Царь по всей державе каменное дело запретил и каменщиков повелел в столицу высылать.
— Зачем? — глупо спросил Семён Ульянович, ещё не осознав сказанного.
— Петербург строить.
— А на Тобольск, значит, наплевать?..
— Не я решил.
Семён Ульянович нелепо заёрзал, подволакивая ногу и стуча палкой.
— Это что получается? Гаси фитилёк?
— Только царя не брани, архитектон, — строго предупредил Гагарин. — Не хочу тебя в холодную сажать.
— Как же так? — ошеломлённо сказал Семён Ульяно-вич. — Не могу в толк взять! Работники у нас есть, кирпича и тёса мы вдоволь заготовили, и всё бросить на полпути? Пущай дождями кладку размоет?
— От дождей кровлями накроем. За кровли не казнят.
Семён Ульянович шевелил бородой, мысли его лихорадочно метались.
