— Расскажи мне, мой друг, о том, как эта вещь оказалась у тебя, — смиренно попросил Цэрэн Дондоб. — Расскажи всё, что знаешь.
Полузакрыв глаза, нойон слушал о Яркенде, о золоте, о тобольском губернаторе Гагарине, о двух полках Бухгольца, о заверениях в дружбе, о ретраншементе и пушках, о перебежчике и его бесценном известии.
Онхудай закончил и глядел на Цэрэн Дондоба.
— Я понял, — тихо кивнул нойон. — Русские сговорились с китайцами и нанесли нам удар в спину, — Цэрэн Дондоб наклонился и накрыл руки зайсанга своими руками, выражая одобрение. — Я прощаю тебя, зайсанг, за то, что ты отвлёк меня от похода на Лхасу. Ты прав. Я должен быть здесь.
Онхудай надулся от гордости.
— Я не только смелый, но и умный, — высокомерно сказал он.
— Я хочу увидеть перебежчика.
По знаку Онхудая котечинер вскочил и выбежал из юрты. Вскоре штык-юнкер Юхан Густав Ренат уже стоял у очага перед нойоном и зайсангом.
— Нойон спрашивает, кто ты? — перевёл Онхудай слова Цэрэн Дондоба.
Ренат догадался, что сухонький старичок перед ним — самый главный степняк; это он привёл огромное войско, которое возводило вторую юргу.
— Я офицер. Артиллерист. Я стреляю из пушек.
— Какая у тебя причина предавать своих людей?
— Это не мои люди, — устало ответил Ренат. — Я не русский. Я из далёкой страны у северного моря. Мой король ведёт войну с русским царём. Я попал в плен. В плену я уже седьмой год. И я хочу вернуться домой. Я надеюсь, что в обмен на это золото, — Ренат кивнул на пайцзу, висящую на груди Онхудая, — вы отправите меня с женой к калмыкам. От них я уйду к туркам.
— А где твоя жена?
— Она скоро приедет в крепость с караваном. Вы можете захватить его.
Цэрэн Дондоб долго раздумывал над словами Рената, которые ему перевёл Онхудай. Ренат ждал.
— Мы возьмём русский караван, — наконец сказал он. — Мы уничтожим русскую крепость и перебьём русское войско. И я хочу сделать это быстрее.
Онхудай хищно заулыбался, довольный решением нойона. Ренат не понимал, о чём по-своему говорят степняки.
— Голову этого изменника, — Онхудай кивнул на Рената, — можно забросить в крепость, чтобы устрашить русских перед гибелью.
— Нет, — возразил нойон. — Он может пригодиться. Пусть даст клятву.
— Тебя пока пощадили, — сказал Онхудай Ренату по-русски, поглядел на одного из слуг и приказал по-монгольски: — Беспалый, приведи собаку.
Один из котечинеров выбежал из юрты.
— Ты сделаешь шахан на моей сабле, — сообщил Онхудай.
— Что это такое? — мрачно спросил Ренат.
— Клятва.
Ренат опустил глаза. Ему это было уже безразлично.
Прислужник вернулся с собакой на верёвке. Он поставил собаку рядом с Ренатом и отступил, не выпуская верёвки. Онхудай поднялся, подошёл к Ренату, вытащил саблю из ножен и протянул её.
— Целуй.
Ренат взял саблю из рук зайсанга и поцеловал клинок.
— Теперь разруби собаку пополам. Это шахан, слово с кровью.
Ренат ошарашенно поглядел на пса. Пёс улыбался, вывесив язык, и вертел мохнатым хвостом. Он был точь-в-точь такой же, как Юсси. Верный Юсси, которого убил пьяный русский полковник, — а с гибели Юсси началась та страшная драка на ярмарочной площади в Тобольске. И вот снова судьба Рената, судьба Бригитты зависят от жизни собаки. Нойон Цэрэн Дондоб, прищурясь, испытующе смотрел на штык-юнкера. Онхудай ухмылялся: он ждал, что перебежчик откажется — и тогда его можно казнить.
Ренат отступил на шаг и поднял саблю для удара.
Глава 3
Душа в подклете
Табберт опять зачастил к Ремезовым. Охваченный новым замыслом — замыслом книги о России, он обрёл в Семёне Ульяновиче столь же полезного знатока старины, сколь полезен Ремезов был ему как картограф. Табберт расспрашивал и записывал в тетрадь об Иване Грозном и Гришке Отрепьеве, о
