— Вы фантазер, — вздохнул я. — Но что с вами поделаешь…
— Я, мистер Кин, образцы читал, — серьезно сказал Пинкерсон. — Для вдохновения! Сами поглядите, если не верите.
Он протянул мне потрепанный номер «Джеральдтаун Геральд».
— Бедная, но честная девушка двадцати трех лет, — прочитал я первое попавшееся объявление, — красивая и интеллигентная, ищет человека, который бы спас её от нужды и порока, куда её толкает тяжёлая жизнь. Будет благодарная своему будущему мужу.
— Мне там больше другое нравится! — признался Пинкерсон. — Про русалочьи глаза.
— Вот это? Красивая, с русалочьими глазами, вся сотканная из нервов и оригинальности, зовет на праздник жизни интеллигентного, очень богатого господина, способного на сильное яркое чувство… Хм, да вы романтик, инспектор!
— Ну что вы! — смутился он и принялся распихивать по карманам свои записки. — Тут дело такое: объявление денег стоит, чем оно длиннее, тем, стало быть, объект состоятельнее.
— Логично…
— В общем, договорились! — сказал инспектор. — Я прямо сейчас на телеграф. И, как говорится, будем искать женщину!
Хм, а ведь беркану можно трактовать и так. Вдруг повезет?
Окрыленный инспектор улетучился, а я решил что все-таки нужно попытаться вздремнуть хоть часок-другой.
Сирил пропал бесследно, словно растворившись в темных глубинах дома. Может, забился в какой-нибудь угол и, давясь от жадности, пожирает оставшиеся сэндвичи? В желудке у меня подозрительно заурчало…
Ночь я провел как на иголках, встал еще до рассвета, спустился на кухню, чтобы выпить чаю, и с изумлением застал там Сирила. Очевидно, кузен оголодал настолько, что решил приготовить себе завтрак и теперь ругался сквозь зубы, обращаясь к сковородке с полуобгоревшей селедкой. Я прищурился: судя по всему, кузен додумался жарить рыбу нечищеной и без масла!
— Ты что творишь? — осведомился я, зажимая нос и открывая окно.
— Не видишь, готовлю, — огрызнулся он. — То есть пытаюсь…
— Сирил, тебе сколько лет?
— Ну… Тридцать два, — сознался он. — И что?
— То, что пора бы тебе уже повзрослеть, — признаюсь, сил на то, чтобы устроить кузену полноценную выволочку, у меня не было. — Ты до сих пор полагаешь, что булки растут на деревьях? Тебе не хватает ума сообразить, что рыба не сама прыгает на сковородку уже чищеной и разделанной?
— Конечно, опять Сирил дурак, — буркнул он и отправил свою стряпню в мусорное ведро. — Я бы с удовольствием сделал сэндвич, но у тебя в кладовой шаром покати!
— Правильно, меня же не было дома, — кивнул я и сжалился: — Погоди, сейчас принесу из машины…
Когда я вернулся с припасами, Сирил подозрительно принюхался и спросил:
— Это, прости, что такое?
— Мясной пудинг, — сказал я, свалив все на стол, — мясной же пирог. Ветчина, хлеб, сыр — налетай!
— Вик, ты меня отравить решил? — подозрительно спросил он, потыкав пальцем пудинг. — Я боюсь представить, из кого это готовили… И когда!
— Не переживай, — я отхватил себе изрядный кусок и добавил с набитым ртом: — В путешествиях мы и не такое едали, живы, как видишь. М-м-м, пища богов!
Выражение Пинкерсона пришлось весьма кстати, и Сирил переборол себя. Надо ли говорить, что вскоре стол изрядно опустел? Недооценил я прожорливость кузена…
И тут в дверь постучали.
— Это мы, мистер! — услышал я уже знакомые голоса. — Вы готовы?
— Вполне! — ответил я, дожевывая и прихлебывая чай. — Минуту… Войдите пока, не стойте за дверью…
— Что же это вы, мистер, всухомятку? — удивилась Ханна. — Или у вас прислуги нету?
— Временно нет, — вздохнул я и объяснил, в чем дело.
— А кладовка у вас где? — деловито спросила Оскар, подвинула к плите табуретку, вскарабкалась на нее и живо развела огонь. — Ага…
В четыре руки эти две малявки живо притащили из кладовой яйца и прочее, и через пару минут на сковороде уже аппетитно шипела яичница с беконом.
— На себя-то сделайте, — велел я, опомнившись. — Да не стесняйтесь!
Яичница и оставшиеся куски пирога вмиг исчезли со стола, и я почувствовал себя совершенно счастливым.
— Вот что бывает, когда в доме нет женской руки, — поучительно сказал я Сирилу, пока девочки мыли посуду.
— Кто бы говорил!
