Тревожные дети — это чаще всего достаточно интеллектуально развитые натуры, с тонкой душевной организацией, с не по возрасту развитой ответственностью, имеющие чувствительную нервную систему, при этом они достаточно честолюбивы, часто с задатками лидерства, активные и талантливые. И поэтому игра на их ответственности и амбициях приводит к еще большему росту тревожности и, как следствие, частым болезням, психосоматике, нервным срывам, развитию перфекционизма.
Такой ребенок будет перепроверять себя много раз, будет стремиться исполнить все суперкачественно и идеально. А поскольку идеал недостижим в принципе, его часто будет ждать разочарование и неэффективная растрата душевных и физических сил. При всем своем усердии, работоспособности и старании он далеко не всегда будет успешен, что часто оказывается сильным ударом по его честолюбию. Это приведет к ощущению великой несправедливости при попытке сравнения с детьми, получившими лучшие отметки, но не затратившими на все это много времени просто потому, что они не собирались быть идеальными. Итогом, к сожалению, будет еще большее старание и еще большая тревога.
Еще одной из составляющих тревоги является волнение, или, как говорят гештальт-психологи, возбуждение. Когда внутри нас появляется много энергии, которая хочет вылиться в какое-то действие, мы иногда почему-то эту энергию блокируем, не пускаем. В тревожных детях она все равно вырывается наружу: они часто как будто куда-то хотят бежать и не могут, останавливают сами себя, начинают что-то теребить, перебирать, ковырять, ломать. Они не могут усидеть на месте, их руки и ноги все время в движении, которое при этом как будто чем-то сковано. Поэтому лучший способ справляться с тревогой — подвигаться. Начать дышать, двигать руками и ногами, не стесняясь, походить, побегать, попрыгать. Еще лучше, конечно, — научиться не тревожиться. Научиться осознавать тревожность, замечать, разбираться с мрачным прогнозированием и завышенными требованиями, начать жить прямо сейчас, когда ничего еще не случилось и можно просто дышать и радоваться тому, что есть.
Ему было десять лет, когда он попал ко мне. Его рассуждения могли сойти за мысли молодого министра развивающегося государства, и жизненное расписание, кстати, тоже. Как это часто водится в таких случаях, он был практически круглым отличником, но уже не мог ходить в школу. Потому что по пути туда он начинал чувствовать сильнейшую тошноту, а к первому уроку его уже рвало. Никаких нарушений в его организме врачи не находили. Было очевидно, что это психосоматика. Требования, которые он предъявлял к себе, были запредельно высоки. Прежде чем ответить на мой вопрос, он тщательно формулировал свою мысль. Когда далеко не на первой встрече я попросила его нарисовать самый небрежный и ужасный рисунок, он задумался, а потом сказал:
— Мне нужна тема. Поясните, на какую тему должен быть рисунок.
— На любую, это могут быть просто кляксы и ка- ляки-маляки.
— Мне нужна линейка, — сказал он, сморщив лоб.
— Ну зачем тебе линейка, это должен быть небрежный рисунок, плохой, несовершенный, понимаешь?
— Хорошо, я понял.
Через долгих 10 минут простым карандашом он нарисовал мне войну. Прокомментировал, что война получилась не очень хорошо, но война — это «плохо» и «ужасно», и поинтересовался, соответствует ли это моему заданию.
Конечно, мы занимались с ним не только этим. Его тошнота по дороге в школу стала проходить через несколько дней после нашей первой встречи. Но только еще через несколько недель он согласился рисовать красками, и мы повторили эксперимент с небрежным рисунком. Он пришел в восторг от того, что вышло: из абстрактных каляк-маляк получилась удивительная картина, полная своей красоты и смысла.
— Я и не думал, что это так интересно и что я умею рисовать красками! — Теперь, кроме озабоченности и тревоги, он мог испытывать еще и восторг.
А еще через несколько недель он уже радостно распевал в моем кабинете песни в сопровождении своего мобильного телефона так, что я наконец поверила, что передо мной всего-навсего веселый и здоровый десятилетний мальчишка, а не уставший молодой министр развивающегося государства.
Тревожные дети часто совершенно лишены очень важных вещей: детского незатейливого отдыха, свободного времени, которое можно провести как хочешь, и простой радости от каждого дня детства, а для ребенка все это необходимо, о чем я собираюсь вам рассказать в следующей главе.
Радость
Наконец-то мы добрались и до «позитивных» чувств. На первый взгляд с радостью все понятно: радость — это хорошо. И я полностью с этим согласна. Только вот вопрос: как много времени в жизни наших детей выделено на радость? И разрешены ли на самом деле бурные проявления этой радости? Сознайтесь сами себе, что детская радостная активность нас часто очень утомляет, нам смертельно скучно именно то, что детям радостно. Нам мешают громкие детские голоса, ребячья неугомонность, болтовня, любопытство и совершенно неуемная энергия. И мы очень часто, заботясь о себе, тушим эту энергию, а вместе с ней и радость, и говорим: «А ты сделал уроки?» или «Сядь лучше почитай книжку», что, кстати, звучит как наказание, и добровольный поход за уроки или за книжку со временем будет почти невозможным.
Был чудесный осенний день. Один из тех, что наполняет мир цветом и запахом опавших листьев. В парке, по которому мы неспешно прогуливались, я замечаю такую картину.
Детская площадка — сосредоточение бурной жизни. Все живое здесь от трех до восьми лет постоянно движется: лазает, качается, спрыгивает, кричит, смеется, толкается, ссорится и мирится, радостно визжит и расшибает коленки.
Чуть поодаль стоят скамейки: там совсем другая жизнь — от нее веет унынием и скукой. Сидят мамы — неподвижны и усталы. Сгорбленные спины, потухшие глаза, не разговаривают, не читают — смотрят куда-то на площадку или даже сквозь нее. Картина маслом: «Жизнь ушла, не обернувшись». Грустно, тоскливо, обыденно.
Совершенно естественно в моей голове рождается вопрос: что же произошло с этими людьми между их пятью и двадцатью пятью годами? Почему одни — сосредоточение энергии и радостной активности, а другие— олицетворение скуки и неподвижности? Что случилось с радостью и энергией, куда они подевались ? Ведь резервы человеческого организма в двадцать пять лет отнюдь не исчерпываются. Как ни грустно, видимо, их жизнь была устроена так, что они отучились радоваться каждой дарованной минуте и удивляться каждой случившейся возможности, зато научились «сидеть тихо и никому не мешать». И потому теперь представляют такой разительный контраст с собственными детьми, которым, дай Бог, посчастливится вырасти радостными и активными взрослыми.
Детский мир здорового ребенка сплошь состоит из радости: дети всегда способны найти себе увлекательное занятие. И если у них не будет под рукой крутой пожарной машины или игрушечного градусника, в них может превратиться любая палочка, камешек, листочек. Все, что найдется под рукой. Игра все равно состоится, потому что для этого нужно всего лишь немного фантазии, желания и радости.
Важно помнить, что радость ребенка — это его энергия, это его неудовлетворенное любопытство, это его развитие. Если вы «тушите» энергию малыша, вы тушите в нем радость. Вялые дети — печальны, депрессивны, послушны и пассивны. Физически хуже развиты, медлительны и боязливы, часто скучают и не знают, чем себя занять.
Радость во взрослом мире почему-то не считается непременным атрибутом детства. Многие совершенно не задумывается, из чего часто состоит день отдельно взятого ребенка.
Он просыпается не тогда, когда ему хочется, а когда пора вставать. Ему еще совсем не хочется есть, а в него уже впихивают «такую вкусненькую кашку», от которой тошнит всю дорогу. Его ведут туда, где ему хотелось бы быть меньше всего на свете. От этого становится ужасно грустно, и слезы начинают катиться по пухлым щекам. Но ему говорят: «И нечего плакать, большие мальчики не плачут! Тебе там будет знаешь как интересно!» Он знает, что это вранье. Не такой уж он и большой мальчик. Да и место это, честно говоря, весьма так себе. Потому что там немедленно начинают говорить, как сидеть, где стоять, что делать, опять кормят по часам и, конечно, совсем не тем, что он любит. Между всем этим иногда бывает весьма интересно, но бесконечные окрики: «Прекратите бегать! Хватит баловаться! Не надо так кричать!», конечно, портят все дело. Там все надо делать по кем-то выдуманному распорядку и вместе со всеми, а вовсе не тогда, когда ты этого захотел. Это очень утомительно. Когда приходит мама, жизнь, конечно, начинает налаживаться и мир кажется не таким уж неприветливым. А если еще подвернется подходящая лужа по дороге домой... Но мамин окрик не дает предприятию осуществиться, и мир снова начинает казаться таким же унылым, как был с утра. Неудовольствие от жизни накапливается, и хочется разозлиться на что- нибудь безобидное, например, на кошку. Ну, пнул он ее слегка, кошка-то давно привыкла, как тут же ему лекция минут на сорок про то, как нехорошо злиться и надо любить животных. Будто он сам не знает! Потом его снова кормят не тем, что он любит, и не тогда, когда хочет. Наконец настает время, когда можно заняться чем- то интересным: бомбардировкой города из кубиков, которые разлетаются с таким замечательным шумом! Но в этот самый момент так некстати заходит папа и говорит, что пора спать. Спать ну совсем не хочется, но папа строг, и с ним лучше не спорить. Приходится ложиться, но сон все не идет... А назавтра он просыпается не тогда, когда ему хочется, а когда пора вставать...
По-моему, радость ребенка должна стоять в его расписании и занимать там не меньше места, чем дисциплина и режим. Иначе, извините, это — не детство, а трудовая повинность, способ жизни: «Как умудриться вырасти хорошим и никому при этом не помешать?» Если в жизни вашего ребенка не остается места радости, игре, балбесничанью, шуму, возне, крикам, гулянью, то это означает, что детства у него не было. Это означает, что вы останетесь должны своему ребенку детство. И через несколько лет станет совсем поздно — этот долг вам будет уже никогда не отдать.
Удивление
Мне кажется, что взрослые становятся гениями, когда не утрачивают, пройдя сквозь взрослую социальную жизнь, детскую способность удивляться. Ведь удивляться — это обнаруживать необычное в обычном, вбирать все это в свою душу и превращать во что-то новое. Дети ведь так креативны и способны к творчеству потому, что умеют удивляться. Искренне, глубоко, ярко. Они необыкновенно изобретательны, поскольку не понимают удручающего приговора «это — невозможно» или «такого быть не может». Им кажется, что возможно все. И это делает их мир необъятным, волшебным и поистине удивительным!
