– У Самиры есть ребенок?
– Да, полуторагодовалый сынишка, Клод. Его отец – французский адвокат из Марселя. Женатый. Очень умный. Очень сложный по характеру. Но Самире всегда нравились умные мужчины со сложным характером. Поэтому ее всегда интриговала личность ее отсутствующего отца, на которого она была очень обижена за то, что он от нее отказался. Но все это чертовски странно. Ни слова Фанзе или Самире за десятки лет. Никогда не помогал им деньгами. Улетел за Атлантику, и с концами. и никакого ему до них дела. Потом, несколько месяцев назад, внезапно связался со мной, расспрашивал о своей дочери. Даже последние фотографии попросил и адрес электронной почты. Стал писать ей, интересуясь тем, как она живет. Самира, расстроенная и озадаченная, обратилась ко мне.
– Почему же он все-таки решил связаться с ней по прошествии стольких лет? – спросила я. – Почему именно теперь?
– Я посоветовал Самире написать Полу по электронной почте и задать этот вопрос. А он ответил: «Я недавно узнал, что у меня не может быть детей от моей новой жены».
Пораженная этим заявлением, я выронила бокал с вином на пол.
– Так и написал? – прошептала я. – Он
Бен Хассан поджал губы, сдерживая улыбку:
– Да, он написал, что у него не может быть детей от вас… что вы бесплодны.
– Это чудовищная ложь, – всхлипнула я. – Ведь он сбежал сюда, в Касабланку, только потому, что мне стало известно, что он втайне от меня сделал себе вазэктомию.
В лице Бен Хассана промелькнуло изумление, быстро сменившееся типичным для него выражением, насколько я могла судить, – гримасой насмешливого безразличия.
– Это серьезное обвинение.
Я принялась рыться в рюкзаке, ища стопку документов, которые я прихватила с собой.
– Это не обвинение, – вскричала я, – а чистая правда! – И со стуком положила документы на стол перед Бен Хассаном. – Вот… здесь все черным по белому.
Захлебываясь словами, я рассказала ему, как ко мне попал счет за хирургическую операцию, и обо всем, что произошло с той минуты и в конечном итоге привело меня сюда. Бен Хассан слушал молча. Когда я выговорилась, он взял колокольчик, стоявший возле него, и дважды позвонил. В считаные секунды в комнате появился Омар. Они о чем-то перемолвились по-арабски. Омар вышел и вскоре вернулся с новым бокалом кира для меня. А потом принялся собирать осколки, разлетевшиеся по полу. Я попыталась извиниться за свою неловкость, но Бен Хассан перебил меня, выставив вперед ладонь, и сказал, чтобы я не судила себя слишком строго.
– За последние сутки вы пережили так много потрясений. К счастью, разбитый бокал – не розентальский хрусталь [90], a
Он опять что-то шепнул Омару. Тот выбросил осколки в стоявшую неподалеку урну и снова нас оставил. Как только дверь за ним закрылась, Бен Хассан взял счет из больницы и, показывая на него, сказал:
– Вот оно так называемое дымящееся ружье – еще одно неоспоримое доказательство того, что вы ударили своего мужа бутылкой по голове, когда узнали о его предательстве.
Я зажмурилась. Нельзя было откровенничать с этим коварным провокатором, что сидит напротив меня.
– Вы должны знать, – наконец произнесла я, – что я говорю чистую правду в том, что касается травмы головы Пола. И я очень за него беспокоюсь. Я должна найти его.
Бен Хассан молчал, потягивая вино. Потом сказал:
– Надеюсь, вы найдете утешение в том, что ваш супруг постарался загладить свою вину перед дочерью.
– Под этим вы подразумеваете?..
– Он помог ей купить квартиру.
Я опешила:
– Что?!
– Помог Самире купить квартиру, в которой она сейчас живет, в доме, перед которым сегодня утром вы учинили ей скандал.
– Я не учиняла скандал. Просто…
– Уведомили ее о том, что считаете ее любовницей вашего мужа. Самира позвонила мне, пока вы спали. Ее оскорбило ваше обвинение, которое вы бросили ей прилюдно.
– Я ее ни в чем не обвиняла.
– Я знаю, что вы,
– Пол не смог бы купить ей квартиру.
