— Замечательная женщина, — мягко проговорил король. — Она говорит по-английски?
— Притворяется, что не говорит, — ответил я. — Но достаточно хорошо все понимает.
Скади наградила меня за эту правду косым взглядом, полным чистейшей злобы.
— Я прокляла тебя, — сказала она себе под нос.
— Самый легкий способ избавиться от проклятия, — так же тихо ответил я, — это вырезать язык, который произнес проклятье. А теперь умолкни, ты, тухлая шлюха.
— Проклятьем смерти, — почти шепотом произнесла она.
— Что она говорит? — спросил Альфред.
— Она считается колдуньей, господин, — сказал я, — и заявляет, что прокляла меня.
Альфред и большинство церковников прикоснулись к своим крестам.
Я заметил в христианах одну странную особенность: они заявляют, что наши боги не имеют никакой силы, однако боятся проклятий, сделанных именем этих богов.
— Как ты ее захватил? — спросил Альфред.
Я коротко рассказал о том, что произошло у дома Эдвульфа. Когда я закончил, Альфред холодно посмотрел на Скади.
— Она убила священника тана Эдвульфа? — спросил он.
— Ты убила священника тана Эдвульфа, сука? — спросил я ее по-датски.
Она улыбнулась мне.
— Конечно, убила. Я убиваю всех священников.
— Она убила священника, господин, — сказал я Альфреду.
Тот содрогнулся.
— Выведи ее наружу, — приказал он Стеапе, — и хорошо охраняй. — Потом поднял руку. — Она не должна быть изнасилована!
Он подождал, пока выведут Скади, потом посмотрел на меня.
— Добро пожаловать, господин Утред. Добро пожаловать — тебе и твоим людям. Но я надеялся, что ты приведешь отряд побольше.
— Я привел достаточно воинов, господин король.
— Достаточно для чего? — спросил епископ Ассер.
Я взглянул на этого коротышку. Он стал епископом, но все еще носил монашескую рясу, плотно подпоясанную на тощей талии. У него было лицо, похожее на морду изголодавшейся козы, бледно-зеленые глаза и тонкие губы. Половину жизни он провел в родных валлийских пустошах, а вторую половину нашептывал ядовитые ханжеские слова на ухо Альфреду. И вдвоем они составили кодекс законов для Уэссекса. Для меня было и развлечением, и делом чести нарушить каждый из этих законов, прежде чем умрет король или валлийский коротышка.
— Достаточно, — проговорил я, — чтобы разорвать Харальда и его людей в кровавые клочья.
Этельфлэд улыбнулась, услышав это. Из всей семьи Альфреда только она была моим другом. Я не видел ее четыре года, и теперь она стала куда тоньше, чем прежде. Всего год или два как ей минуло двадцать, но она казалась старше и печальнее своих лет, однако волосы ее по-прежнему были сияющим золотом, а глаза — голубыми, как летнее небо.
Я подмигнул ей, в том числе для того, чтобы позлить ее супруга, моего кузена, который немедленно заглотил наживку и возмущенно фыркнул.
— Если бы Харальда было так легко уничтожить, — сказал Этельред, — мы бы уже это сделали.
— Как? — спросил я. — Наблюдая за ним с холмов?
Этельред скорчил гримасу.
В обычной ситуации он начал бы со мной спорить, потому что был задиристым и гордым, но сейчас он казался слишком изможденным. Он страдал от какой-то болезни, но никто не знал, что это за болезнь. Она делала его усталым и слабым. Я понял, что сегодня один из тех дней, когда он чувствует себя плохо.
Этельреду в тот год, наверное, было лет сорок, и его рыжие волосы начали белеть на висках.
— Харальда следовало бы убить еще несколько недель назад, — насмешливо бросил я ему.
— Довольно!
Альфред хлопнул по подлокотнику кресла, испугав сокола в кожаном колпачке — птица примостилась на аналое рядом с алтарем. Сокол захлопал крыльями, но путы на ногах прочно его держали.
Альфред поморщился. Его лицо сказало мне о том, что я и без того хорошо знал — он нуждается во мне и не хочет во мне нуждаться.
— Мы не могли атаковать Харальда, — терпеливо объяснил он, — пока Хэстен угрожал нашему северному флангу.
— Хэстен не смог бы угрожать даже мокрому щенку, — сказал я. — Он слишком боится поражения.
В тот день я был высокомерен; высокомерен и самоуверен, потому что порой людям нужно видеть высокомерие. Собравшиеся здесь провели много
