дней, споря о том, что следует делать, и, в конце концов, не сделали ничего. И все это время силы Харальда множились у них в головах, пока они не убедили себя, что враг непобедим.
Альфред тем временем намеренно воздерживался от того, чтобы попросить меня о помощи, потому что хотел вручить бразды правления Уэссексом и Мерсией своему сыну и зятю. А для этого следовало сделать им репутацию вождей. Но они не сумели быть вождями, поэтому Альфред послал за мной.
И теперь, потому что они в том нуждались, я встретил их страхи с высокомерной самоуверенностью.
— У Харальда пять тысяч человек, — тихо проговорил олдермен Этельхельм из Вилтунскира.
Этельхельм был хорошим человеком, но, похоже, и он заразился робостью, охватившей окружение Альфреда.
— Харальд привел две сотни кораблей, — добавил он.
— Если бы у него было две тысячи человек, я бы удивился, — сказал я. — Сколько у него лошадей?
Никто этого не знал — во всяком случае, никто мне не ответил. Харальд вполне мог бы привести пять тысяч человек, но его армия состояла только из тех, кто раздобыл коней.
— Сколько бы людей у него ни было, — многозначительно проговорил Альфред, — он должен атаковать этот бург, чтобы продвинуться дальше в Уэссекс.
Конечно же, это была чушь. Харальд мог пройти к северу или к югу от Эскенгама, но не имело смысла спорить с Альфредом, питавшим особую привязанность к бургам.
— Итак, ты собираешься победить его здесь, господин? — не вступая в спор, спросил я.
— У меня здесь девятьсот человек, — ответил он, — и гарнизон бурга, а теперь еще три сотни твоих воинов. Харальд разобьется об эти стены.
Я увидел, что Этельред, Этельхельм и олдермен Этельнот из Суморсэта закивали в знак согласия.
— И у меня есть пятьсот человек в Силкестре, — сказал Этельред, как будто это решало все.
— И что они там делают? — спросил я. — Мочатся в Темез, пока мы сражаемся?
Этельфлэд ухмыльнулась, а ее брат Эдуард явно оскорбился. Дорогой старый Беокка, наставник моих детских лет, посмотрел на меня страдальчески-неодобрительным взглядом.
Альфред только вздохнул.
— Люди господина Этельреда могут совершать налеты на врага, пока тот будет нас осаждать, — объяснил он.
— Итак, господин, наша победа зависит от того, атакует ли нас здесь Харальд? От того, позволит ли нам Харальд убивать его людей, пока они будут пытаться перебраться через стену?
Альфред не ответил.
Пара воробьев ссорились среди стропил.
Толстая свеча из пчелиного воска на алтаре позади Альфреда оплыла и начала дымить, и монах поспешил подровнять фитиль. Пламя вновь поднялось, его свет отразился от высокой золотой раки, в которой, кажется, хранилась иссохшая рука.
— Харальд захочет нас победить, — внес свой первый робкий вклад в дискуссию Эдуард.
— Зачем? Зачем ему так утруждаться, если мы делаем все возможное, чтобы победить самих себя?
Придворные обиженно загомонили, но я заглушил этот гул.
— Позволь сказать тебе, что будет делать Харальд, господин, — обратился я к Альфреду. — Он проведет свою армию к северу от нас и двинется к Винтанкестеру. Там много серебра, оно удобно свалено в твоем новом кафедральном соборе, а ты привел свою армию сюда, поэтому Харальду не придется прилагать больших усилий, чтобы взять стены Винтанкестера. Но даже если он обложит Эскенгам, — я заговорил громче, чтобы перекрыть сердитый протест епископа Ассера, — все, что ему понадобится — это окружить нас и дать нам умереть с голоду. Сколько тут еды?
Король сделал жест Ассеру, требуя, чтобы тот перестал негодующе возражать.
— Так что же ты будешь делать, господин Утред? — спросил Альфред, и в голосе его прозвучала жалобная нотка.
Он был старым, усталым и больным, и вторжение Харальда, казалось, угрожало уничтожить все, чего он добился.
— Я бы предложил, господин, чтобы господин Этельред приказал своим пятистам воинам пересечь Темез и двинуться маршем к Феарнхэмму.
В углу церкви заскулила гончая, но кроме этого не раздалось ни звука. Все уставились на меня, но я увидел, как у некоторых просветлели лица. Они погрязли в нерешительности и нуждались в уверенном ударе меча.
Альфред нарушил тишину.
— К Феарнхэмму? — осторожно переспросил он.
— К Феарнхэмму, — повторил я, наблюдая за Этельредом, но его бледное лицо ничего не выражало, и ни один человек в церкви не подал голоса.