— Харальд отправится к Феарнхэмму, — сказал я, — и умрет там.
В этом я ошибся.
Гонцы поскакали к людям Этельреда, стоявшим у Силкестра, с приказом двинуться на Феарнхэмм следующим утром при первых проблесках зари. Как только они окажутся там, они должны будут занять холм к северу, сразу же за рекой. Эти пятьсот человек были наковальней, в то время как люди в Эскенгаме были моим молотом. Но, чтобы заманить Харальда на наковальню, придется разделить наши силы, а правила войны запрещали так поступать. По моим самым радужным подсчетам, у нас было на пятьсот человек меньше, чем у датчан, и, разделив нашу армию на две части, я приглашал Харальда уничтожить эти части по отдельности.
— Но я полагаюсь на то, что Харальд — порывистый идиот, господин, — сказал я Альфреду той ночью.
Король присоединился ко мне на западных укреплениях Эскенгама. Он появился со своей обычной свитой священников, но махнул им, чтобы они отошли и мы могли поговорить наедине. Мгновение Альфред стоял, пристально глядя на далекое зарево огней, туда, где люди Харальда опустошали деревни, — и я знал, что он оплакивает все сожженные церкви.
— Он и вправду порывистый идиот? — мягко спросил король.
— Это ты мне скажи, господин.
— Он дикий, непредсказуемый, он устраивает внезапные набеги.
Альфред хорошо платил за сведения о норманнах и продолжал вести скрупулезные записи о каждом их вожде. Харальд разорял Франкию, пока его не подкупили тамошние люди, чтобы он ушел, и я не сомневался, что шпионы Альфреда рассказали ему все, что смогли выяснить насчет Харальда.
— Ты знаешь, почему его зовут Кровавые Волосы? — спросил Альфред.
— Потому что перед каждой битвой, господин, он приносит коня в жертву Тору и мочит свои волосы в крови животного.
— Да. — Альфред прислонился к палисаду. — Как ты можешь быть уверен, что он пойдет на Феарнхэмм?
— Потому что я заманю его туда, господин. Я сделаю западню и вздерну его на наши копья.
— Женщина? — спросил Альфред, чуть вздрогнув.
— Говорят, она для него особенная, господин.
— Я тоже об этом слышал. Но Харальд заведет себе других шлюх.
— Она — не единственная причина, по которой он явится в Феарнхэмм, господин. Но хватило бы и ее одной.
— Женщины приносят грех в этот мир, — проговорил Альфред так тихо, что я едва расслышал его.
Прислонившись к дубовым бревнам парапета, он смотрел в сторону маленького города Годелмингама, что лежал в нескольких милях к востоку. Людям, которые там жили, приказали бежать, и теперь единственными тамошними обитателями были пятьдесят моих человек, что стояли на страже, чтобы предупредить нас о приближении датчан.
— Я надеялся, что датчане больше не возжелают моего королевства, — печально произнес Альфред, нарушив молчание.
— Они всегда будут желать захватить Уэссекс, — ответил я.
— Все, о чем я прошу Бога, — продолжал король, не обратив внимания на мои слова, — это чтобы Уэссекс был в безопасности и чтобы им правил мой сын.
Я ничего не ответил на это. Не существовало закона, который провозглашал бы, что сын должен стать преемником своего отца-короля. А если бы такой закон существовал, Альфред не был бы правителем Уэссекса. Он стал преемником своего брата, хотя у этого брата имелся сын, Этельвольд, отчаянно желавший стать королем. Когда отец его умер, Этельвольд был слишком молод, чтобы взойти на трон, но теперь ему было лет тридцать — возраст, в котором мужчина достигает наивысшего расцвета в том, чтобы вдребезги упиться.
Альфред вздохнул и выпрямился.
— Ты будешь нужен Эдуарду в качестве советчика, — сказал он.
— Я должен чувствовать себя польщенным, господин, — проговорил я.
Альфред услышал покорную нотку в моем голосе, и она ему не понравилась. Он напрягся, и я ожидал его обычного выговора, но король скорее огорчился, чем рассердился.
— Господь благословил меня, когда я взошел на трон, — тихо сказал он. — Господин Утред, казалось невозможным, что мы в силах сопротивляться датчанам. Однако милостью Божьей Уэссекс уцелел. У нас есть церкви, монастыри, школы, законы. Мы создали страну, где обитает Бог, и мне не верится, что воля Господа заключается в том, что все это должно исчезнуть, когда меня призовут предстать пред Его судом.
— Может, до этого момента еще много лет, господин, — сказал я все тем же почтительным тоном.
— Не будь дураком! — прорычал Альфред с внезапным гневом.
Он содрогнулся, на мгновение прикрыл глаза, а когда заговорил снова, голос его был тихим и безжизненным.
— Я чувствую приближение смерти, господин Утред. Это похоже на засаду. Я знаю — она там, и ничего не могу поделать, чтобы ее избежать. Она
