подчинить этого человека своей воле и затем использовать его в корыстных целях. Вот это — прямо в яблочко, это как раз о жене Ельцина…
Деньгами в их семье распоряжалась только она. Зарплату партийного руководителя помощники приносили Наине. Нельзя не отметить, конечно, и ее положительные черты: она всегда заботилась о своих дочерях, о муже, они были ухожены. Но забота о своих родных не распространялась на родню мужа.
Мать Ельцина, очень хорошая, скромная женщина Клавдия Васильевна, всегда жила с младшим братом Бориса Николаевича. Но когда ее начала мучить сердечная недостаточность, старший сын принял решение поселить ее у себя в Барвихе под наблюдение врачей. Но поскольку бытовыми вопросами там ведала Наина, в огромной даче площадью 2500 квадратных метров для пожилой больной женщины не нашлось места возле сына и его жены. Мать поселили на отшибе, в комнатке рядом с помещениями для парикмахерши, напротив дежурки — а это значит постоянный шум, звонки, сигнализация, доклады, курилка…
Два раза в жизни я видел последствия гнева ЕБН на жену. Дважды он со всей дури ей вмазал так, что она ходила в темных очках, стараясь не попадаться на глаза охране и горничным. Сестра-хозяйка мне говорила: «Опять Борис Николаич ей глаз подбил». Думаю, левой рукой с тремя пальцами бил. Если бы правой — у нее голова бы отлетела, все же разные весовые категории. К тому же это ударная рука волейболиста: женской голове хватило бы…
И, думаю, он ее убил бы, если бы узнал, что это она, по сути дела, довела его престарелую мать до могилы.
Ельцину сообщили: Клавдия Васильевна умерла. Он приехал в Барвиху совершенно подавленный, горе испытывал неподдельное и большое, это было видно.
Я шел по коридору, в доме началась суета, скорбные хлопоты. Навстречу — сестра-хозяйка, попросила меня отойти в сторону, долго мялась и сказала шепотом:
— Александр Васильевич, я не смогу промолчать — меня потом совесть замучит. Это из-за Наины у старушки приступ случился такой, что сердце не выдержало. Она устроила ей скандал. Орала на весь дом, выговаривала за какие-то свердловские истории. Вот бабушка и отдала богу душу…
Похоронили мать Ельцина на Кунцевском кладбище. После похорон Наина стала ездить туда каждый день. Наверное, замаливала грех, прощения просила. Стала ближе к церкви, наш батюшка отец Георгий с ней долго общался. О чем — тайна исповеди, он не рассказывал, естественно. Ельцин мне с гордостью за жену говорил: «Вот Наина молодец, мне все некогда, а она каждый день мотается на кладбище». Я знал истинную причину, но промолчал.
Комнату, в которой президент обедал, мы называли задней. На стене там висели старинная икона и портрет матери Ельцина. Его написал Илья Глазунов. Он рассказывал мне, как трудно было ему работать. Илья Сергеевич располагал только одной фотографией Клавдии Васильевны, не знал характера этой женщины, никогда не слышал ее голоса, не видел улыбки. Но желание и мастерство сделали свое дело — портрет получился превосходный. Глаза, волосы, мелкие морщинки были прорисованы с присущей Илье Сергеевичу тщательностью.
Когда мы с Борисом Николаевичем вместе обедали в задней комнате, на меня всегда со спокойным достоинством смотрела его мать. Портрет был сделан настолько искусно, что в любом конце комнаты Клавдия Васильевна встречалась с посетителем взглядом. И со своим сыном тоже. Потом мы переехали из четырнадцатого корпуса Кремля в первый. Портрет не вписался в новый богатый интерьер. Картину отвезли на дачу…
Думаю, был и еще один раз, когда Наина ощутила тяжесть мужниной руки. Началось с того, что мне позвонила заведующая интернатом для детей- инвалидов и поделилась наболевшим: внук Бориса Николаевича, Глеб (сын Тани Дьяченко и мой крестник), совсем от рук отбился…
— Мальчик в который раз уже убегает, ловили его то на остановке, то в лесу, — чуть не плакала в трубку женщина. — Мама с бабушкой бывают, но редко, я им говорила уже о проблеме, а они не реагируют никак. И, наверное, от деда скрывают. Что мне делать?..
Я удивился: в семью Ельциных давно не вхож, почему мне звонок? Интересуюсь: чем могу помочь?
— А может быть, вы мне номер телефона Бориса Николаевича дадите? Ему скажу. Потому что мне страшно: ведь однажды можем мальчишку и не найти после побега. Не кандалы же на него надевать…
Я дал, конечно, номер телефона деда Глеба. Парнишка — больной, своим действиям отчет дает не в полной мере, не дай бог, и впрямь убежит так, что не найдут.
Его дед в это время жил на госдаче в Горках-9, где участок размером в 77 гектаров, дом в три тысячи «квадратов», конюшни, бассейны и прочие прелести дачной жизни. Уж, наверное, найдется, где побегать внуку. Думаю, после того, как директор интерната позвонила деду, у бабушки мог еще один синяк появиться. Уж я-то могу представить его реакцию… А директор, судя по всему, дозвонилась: Глеба забрали домой, и рядом с ним появилась целая бригада медиков, гувернеров — «французов», тренеров, преподавателей. Плавание, акробатика, шахматы, рисование, языки — у мальчишки был очень насыщенный график, не забалуешь. И он ожил: стал демонстрировать успехи в учебе и спорте, участвовать в международных соревнованиях инвалидов.
У нас, увы, десятки и сотни тысяч больных детей. И далеко не все (а вернее, меньшинство) родителей могут позволить себе нанять для чада гувернеров и тренеров. Семья № 1 — могла. Потом мать Глеба в Интернете в «Живом журнале» пыталась мне что-то рассказывать о том, как я был не прав. Но звучало это все несерьезно. Заведующая интернатом, когда мне позвонила, была гораздо убедительнее.
Наина старалась влезть повсюду, такой у нее стиль общения с домочадцами и персоналом. Мало кто знает, что на закате жизни ЕБН лечился сразу у
