Часть вторая
Воин
Пять лет тянулись адской подземной рекой. Глаза свыклись с темнотой, разум — с жестокостью каменного мира. Горнило рабского пекла жгло, но не плавило. Некогда мягкая душа землянина обретала свойства закалённого клинка. Максим научился выживать в сумрачном царстве рудников. Научился хитрить, изворачиваться, обманывать. Научился припрятывать редкие камни (особенно изумруды, которые встречались среди залежей бериллия). Научился ловко воровать еду с продовольственных складов, ощупью пробираясь по тайным рудничным ходам.
Бывший тщедушный мальчик превратился в крепкого, статного юношу. На щеках пробилась первая щетина. Светло-голубые глаза потемнели, успешно скрыв горящую в глубинах разума ненависть.
После смерти старика Сэма друзей у Максима не прибавилось. Все знали, что надсмотрщик Гарри избрал парня жертвой, а от таких лучше держаться подальше. Надсмотрщик запросто прикончит за компанию. Максим не спорил с подобной точкой зрения. Подпитываемый жаждой мести дух в друзьях не нуждался.
Гарри не забывал напомнить о данном обещании:
— Однажды я убью тебя, щенок, — говорил он Максиму. — Но не сейчас. Для начала я немного позабавлюсь.
Максим молча терпел издевательства, побои, разряды шокера. И ждал. Но Гарри, видимо, ждать надоело. Пять лет пыток пресытили дикарскую натуру.
Тот обед не отличался от тысяч таких же обедов. Набитая столовая, толчки, брань, потасовки у раздаточных окошек. Максим привычно пробирался к столу, удерживая пластиковый поднос со скудным содержимым. Удар в затылок опрокинул на пол. Суп грязным фонтанчиком брызнул в лицо. Серым крошевом разлетелись концентраты.
— Ты мне надоел, щенок, — послышался голос надсмотрщика. — Встань, и прими смерть как мужчина.
Максим лежал неподвижно. Пальцы стиснули край подноса.
— Вставай, рабское дерьмо! — заревел Гарри. — Не хочешь умереть стоя — умрёшь в грязи.
Максим чувствовал, как двигается чёрный стержень шокера. Тело резко дёрнулось. Поднос по дуговой траектории врезался в голову надсмотрщика. Взлетел фейерверк из белоснежных пластиковых осколков. Гарри пошатнулся, схватился за лоб. Между пальцами побежала тёмно-вишнёвая струйка.
— Тебе конец, ублюдок, — прохрипел Гарри. — Я сдеру с тебя кожу живьём.
Юноша осторожно поднялся. Рука сжала острый кусок пластика. Импровизированное оружие застыло в защитной позиции.
— Давай, сдирай, если сможешь, — тихо отозвался Максим.
Рабы сбились вокруг дерущихся. В пространстве столовой повисла самая мёртвая тишина, какую каменные толщи знали только на заре времён. Впервые за всю историю рудничного мира раб бросал вызов надсмотрщику.
Гарри с рычанием рванулся к Максиму. На его стороне мускульная масса. Он легко раздавит этого заносчивого мальчишку.
Максим скользнул в сторону, чиркнув Гарри по плечу. На рукаве форменной рубашки образовалась красная полоска. Гарри бросился снова, и снова улетел в пустоту, получив укол в рёбра.
В бешенстве надсмотрщик ухватил пластиковую скамью. Размашистый удар обрушился на Максима. Максим коротким кувырком перекатился за спину Гарри. Острый обломок воткнулся в горло надсмотрщика. Грузное тело обмякло, осело, и рухнуло лицом вниз.
Максим тяжело дышал. Сердце норовило переместиться куда-то в район горла. Максим пытался уловить хоть малейшие эмоции внутри себя. Ответом была пустота. Ни горя, ни радости, ни удовлетворения от мести. Даже страх где-то затерялся. А ведь он впервые убил человека. Почему же ничего не чувствует?
Протяжный ликующий крик прогнал мысли. Рабы неистовствовали, вопили, плясали. На мгновение Максим сделался для них богом, символом свободы. Впервые в онемевших от усталости и боли сердцах затлела искра надежды.
— А ну разойдитесь!
Ликующие крики смолкли. Сквозь толпу, в сопровождении роты закованных в серебристую броню головорезов, пробирался начальник охраны. С презрительным выражением лица он подошёл к телу Гарри, ткнул носком ботинка.
— Переверните его.
Двое охранников исполнили приказ. Начальник охраны внимательно посмотрел на торчащий из горла кусок пластика.
— Кто это сделал? — ледяным тоном спросил он.
Десятки рук указали на Максима. Мигом забылось ликование. Улетучился восторг. Ушло восхищение храбростью юноши. Остался привычный страх.
— В карцер его, — коротко приказал начальник охраны.
