– Ха-ха! Во, примерчик!
– Васипов, ты что – защитник слонов?
– Васипов – индиец, а Моська в Слона влюбилась!
– Слон, слышишь, ты только вместе с партой Моську не поднимай!
Румянцева вспыхнула и села.
– Еще пример! – насмешливо произнесла Пожарская. – Говорящая фамилия – Румянцева. Потому что румяная.
Серафима решительно ее оборвала:
– Румянец девушку красит. А яд – бледнит. Защитником доброты быть не стыдно. А у Житкова прекрасные рассказы. Молодец, Валера! Кто-нибудь еще Житкова читал?
Последние слова Серафимы утонули в трелях звонка. Какой уж тут Житков! В буфете пирожки с повидлом как раз после третьего урока! Сдобой пахну?ло на всю школу. Все из класса вывалились, а Румянцева осталась.
У Румянцевой был стресс. От нехватки воздуха она решила открыть форточку. Пихнула ее со всей обиды – шарах! Стекло выпало на улицу – и бэмц, бэмц…
В окно ворвался ветер, вместе с дождем и первым снегом. Румянцевой на щеку села снежинка и превратилась в слезинку. Но этого никто не видел: все же умчались в столовую – лопать пирожки.
После перемены в седьмой «Б» опять вплыла Серафима (литература по вторникам была сдвоенная) и обомлела:
– Что такое? Почему сквозняк? Где стекло? Кто разбил? Зачем? Холодно же…
Румянцева Саша была хроническая отличница, она стекол отродясь не разбивала. А тут – ужас просто! Ну что за день…
Саша начала вставать, медленно-медленно…
Тут Слонов выдвинулся вперед, всё равно что гора, и произнес:
– Да ладно, чего там, я сам призна?юсь. Серафима Владимировна, это я разбил… Ну, это… я как в Северном Ледовитом океане… ледокол- разбиватель…
До сих пор он не умел быстро соображать. А тут вдруг сразу сложил два и два.
Серафима очень рассердилась. Она собралась сказать Слонову, что теперь у него будет за поведение «два» без плюса, и чтобы завтра же привел в школу отца со стеклом, и что…
Румянцева, сделав над собой усилие, вскочила-таки и начала, заикаясь:
– О-он… н-не он…
Слонов изо всех сил замигал ей правым глазом.
Класс замер: ну точно влюбилась! Никто и не сомневался, что это Слон стекло кокнул. Серафима тоже. Но Серафима не умела долго сердиться на детей. К тому же она была доверчивая и часто принимала правду факта за правду жизни. Поэтому забеспокоилась, что у Слонова тик. «Надо же, как глаз дергается! На нервной почве, наверное».
– Ладно, Слонов, – передумала она. – С кем не бывает. Останется с тобой твой плюс. А стекло пусть нам трудовик Иван Петрович вставит! Успокойтесь и сядьте оба.
Румянцева рухнула на парту айсбергом. Наверное, именно с таким настроением он вдруг срывается и тонет в океане.
Но Слонов пробасил вдруг:
– Да ладно, Моська, чего там! Не переживай, дело житейское.
Все снова начали хихикать. Но Румянцевой впервые в жизни было отчего-то не обидно…
Новый год. Дневник
Как давно я не открывала свой дневник. Столько событий произошло, так что у меня просто не хватало сил ночью их записывать. А дни уходили на то, чтобы во всём разобраться. Вот я и думала. Ничего не писала и почти ни с кем не разговаривала. Даже с Алевтиной. Когда долго молчишь, забываешь, какой у тебя голос. Я не знаю сейчас, какая Я. То ли стеснительная, как раньше, то ли во мне чрезмерно (по словам Алевтины) развилось критическое направление мозгов. Иногда всех жалко, а иногда всех презираю. Вот, например, Туполев. Подошел и говорит:
– Дай списать физику!
