Я так и не поняла: кто чуть не разрыдался – Серафима или Волова. Волова – приличный путаник, у нее с логикой совсем никак, поэтому я кинулась звонить Серафиме.
Оказывается, у Васипова была невыносимая жизнь. Иногда мать пропивала совсем всё. Тогда он ходил собирал по канавам бутылки и сдавал их. Это со зрением-то минус шесть!
А в школе! От возмущения я вся дрожала. Я рассказала Серафиме, как его доводила Эллочка.
А Серафима грустно спросила:
– А ты подошла хоть раз к Валере? Поговорила с ним?
НЕ ПОДОШЛА И НЕ ПОГОВОРИЛА. И я поняла, какой никчемной и сырой жизнью я жила. Как червяк. Я думала только о себе. Я тоже эгоистка. Почище Ганны. Только она на почве счастья. А я на почве краха.
На следующий день мы все собрались в школе. Весь класс явился, хотя были каникулы. Мы пытались разработать план поисков. Гущенко всё время суетилась. Алевтина сидела молча и думала. Туполев тоже соображал чего-то, а потом брякнул:
– Может, надо обойти морги?
Слонов дал ему по шее. Волова заревела, Пожарская закричала. А Слонов двинулся к двери, бросив на ходу:
– Просто станем обходить вокзалы. Может, он спит под скамейкой?
Я рванулась за Слоновым, за мной Алевтина и Гущенко. Остальные тоже поплелись следом. Мы обошли все вокзалы, но под скамейками не было никого, кроме бомжей.
В первый день занятий после каникул Васипова привели какие-то тетки (по виду – из детской комнаты милиции). Но, к несчастью, на алгебру. Васипов стоял понурый, сгорбленный, с жалким рюкзачком. А Эллочка начала:
– Говорят, Васипов, ты от моих «колов» убежать решил? Так от них не убежишь. Работать над собой надо. «Кто не работает, тот не ест». Что бы ты ел, интересно, в деревне?
Он, оказывается, в деревню хотел убежать. В заброшенную.
Мы все замерли. А Васипов с трудом выдавил из себя:
– Рыбалкой бы кормился.
Эллочка фыркнула:
– Лучше бы ко мне заглянул перед дальней дорогой! Я бы тебе яблоко дала. Или апельсинку. А лучше – гречу.
Тут я сорвалась:
– Правильно говорить: «апельсин». И вы не смеете, не смеете Васипова унижать!
И Гущенко за мной:
– Не смеете!
И Туполев, и Слонов…
Это был настоящий бунт.
А потом мы узнали, что в школе гремел педсовет и Майя Филимоновна бросила Эллочке в лицо: «Вы не педагог! Вы – гастролерша!»
Казалось, после такого всё должно было измениться. Эллочка и правда поутихла, но никуда не делась.
– Педагога уволить в середине года можно только в архикриминальном случае, – разъяснила мама. – Замену-то не найти. Сама же она не уйдет.
Такая, как Эллочка, сама точно не уйдет!
Вот и не ушла.
А позже Васипова устроили в интернат.
Газету я выпускала теперь в одиночестве. Но что поделаешь, видно, это мой удел. В старую школу меня больше не тянуло. Она отпала от меня, как изношенная шкурка ящерицы.
И стихи больше не сочинялись. Засохли на корню.
Зима выдалась длинной и дождливой. Алевтина выращивала у себя на кухне помидоры. Мне нравится запах их зеленых стеблей. Они пахли горько, как мимоза. Это аромат чего-то несбывшегося.
Зима. Жизнь без дневника
Майя Филимоновна объясняла, что материки движутся вследствие теории литосферных плит, другими словами – мобилизма. Если исходить из этой
