— Смотрите, капризничает! — весело заметила по-испански Микаэла. — Ты что, любишь капризничать?
— Она считает, что да, — ворчливо ответила по-испански Марина, кивнув на меня.
Но дёргаться перестала, дала померить температуру, послушать себя и даже измерить давление. Я застыла в дверях, не в силах оторвать взгляда от рук доктора Микаэлы. Они порхали над Мариной, как две смуглые горлицы, из тех, что воркуют по утрам в ветвях платана под моим окном, и с каждым взмахом этих рук сдвинутые Маринины брови расходились, упрямо сжатый рот расслаблялся, она, кажется, даже улыбнулась доктору… Бывают же такие люди, которые приносят спокойствие!
После осмотра я отвела доктора на кухню. Мы уселись за стол, Микаэла достала из портфельчика блокнот и выжидающе посмотрела на меня.
— Расскажи мне всё с самого начала, — попросила она, приободрив меня солнечной улыбкой. И эта её улыбка в один миг раскрасила все мои серые мрачные мысли, заставила позабыть об обиде на Марину и на весь мир.
Я живо изложила всё, что произошло ночью, а дальше началось невообразимое. Доктор принялась быстро задавать мне вопросы, один за другим, а я отвечала на них, тоже быстро, и, к своему потрясению, задавала новые, на которые уже шустро отвечала мне она.
— Подождите-подождите! — взмолилась я, когда доктор стала зачитывать мне Маринин диагноз. — Давайте, может, всё-таки помедленнее?
— Зачем? — удивилась Микаэла. — У тебя прекрасный испанский!
Честно говоря, я еле удержалась, чтобы от радости не прижать её к груди.
— Правда?! Вы правда так думаете?
— Конечно! В общем, смотри. У твоей подруги бронхит. Высокая температура. Нужно будет купить антибиотик. И жаропонижающее.
— У меня есть своё! — вскочила я.
— Неси!
В течение получаса мы, перебивая друг друга, извиняясь и снова быстро-быстро разговаривая, разобрались и с Марининым лечением, и с рекомендациями, и с лекарствами из России, и с теми, что нужно было купить по рецепту. Всё это было так эмоционально и даже весело, что я только диву давалась: неужели это я всё болтаю и болтаю, как настоящая испанка! А потом доктор долго молча заполняла документы и в конце расписалась: «Amonishvili».
— Подождите! — ахнула я. — Вы из… из…
По-английски Грузия была «Джорджия», но ведь в испанском латиница читается совсем по-другому…
— Из Хеорхии?
— Ты знаешь эту страну? — обрадовалась доктор Микаэла.
— Да! У моей бабушки есть подруга, грузинка, она давно переехала в Россию.
— А мы с семьёй переехали в Испанию, — поделилась доктор, — и дочка ещё помнит грузинский, а сын — почти нет, но мы всё равно говорим дома на грузинском. А откуда бабушкина подруга?
— Из Батуми!
— А мы из Тбилиси!
И последовал новый виток радостных разговоров про то, как важно помнить о своих корнях, даже если ты переехал в другую страну. Сама не пойму, чего я-то так радовалась, я ведь сама никакого отношения к Грузии не имею. Но, с другой стороны, насчёт корней я абсолютно согласна. Даже сердце сжалось при мысли о моих дорогих «корнях», то есть бабушке, родителях и Кате, оставленных в России. Доктор Микаэла ещё долго рассказывала про своих родственников, да с такой нежностью и любовью, что я готова была бежать звонить маме с папой и признаваться им в самых тёплых чувствах… Как же сильно я соскучилась по ним! Эх, Хорхе, не смогу я жить в Испании одна на берегу моря… Не хватает мне моих родственников.
На прощанье доктор Микаэла обняла меня, и от этого объятия у меня как будто солнце в животе распустилось. Своё маленькое личное солнце. «Бывают же такие люди, — в который раз подумала я, — заряжают теплом и радостью просто так. Это ведь ты мне послал её, милый город! Спасибо тебе…»
Мне казалось, что меня накормили очень вкусной едой, какими-нибудь грузинскими лепёшками с сыром, и напоили прохладным «Тархуном», а потом отправили дальше в мир — нести повсюду радость и хорошее настроение.
Я и понесла. Марине. Больше-то никого в квартире не было.
Вошла к ней в комнату, улыбнулась лучезарно, стараясь подражать доктору Микаэле:
— У тебя бронхит! Но доктор выписала антибиотики. Они тебя вылечат.
Марина закатила глаза. Почему-то меня это не задело.
Весь тот день до самой ночи я только и делала, что лечила Марину. Она ворчала, сопротивлялась, пару раз даже отказывалась принимать жаропонижающее, но я терпеливо настаивала на своём, воображая себя доктором Микаэлой. Она бы точно не стала обижаться на больных. А вот выздоровеет Марина, тогда и поговорю с ней по душам. Вся эта история освободила меня от желания повиноваться Марине, и при этом злость куда-то делась, испарилась. Осталась только мечта прожить спокойно последнюю неделю учёбы.
