Своим недоверием мы оправдываем чужой обман.
Ник не спал всю ночь. Он все время думал о папке, что принес Сэт и о том, что в ней было. Теперь он, наконец, знал, где Норбер, где его единственный сын, но почему-то не мог пойти туда. Всю ночь он думал о том, что случилось тогда. Он до сих пор не верил, что его сын жив, ведь он все эти годы верил, что убил его.
К рассвету он все решил внутри себя. Он хотел изменить свою жизнь, даже если ради этого придется перешагнуть через себя самого. Он хотел вернуть своего сына, хотел исправить свою ошибку. Да, ошибку! Он знал, что виноват, и хотел искупить свою вину перед единственным родным человеком на этой земле.
Стоило солнечным лучам проникнуть в комнату, и он тут же встал, взял папку и, посмотрев новый адрес сына, ушел. Он не знал, что именно будет делать, но хотел увидеть своего единственного ребенка, а потом… тут уж как сложиться, главное только взглянуть в его родные голубые глаза.
Он шел по улице, медленно и не спеша, будто боялся спешить, будто не знал, что в действительности должен делать, будто боялся своих чувств и мыслей. В его сознании роилось столько разных эмоций. Он и страдал и волновался и был счастливым, все и сразу, огромной волной, заставляющей медлить перед этой неизвестностью, как перед адом, в который не хочется вступать.
Сейчас он впервые ненавидел черных магом, ненавидел их, как организацию, ненавидел их идеологию, их правила, их законы, ненавидел все то, чем руководствовался в своей прежней жизни. Кто придумал все эти правила? Кто решил, что учитель имеет право распоряжаться жизнью своего подопечного? Кто решил, что взрослый маг может вершить судьбами несовершеннолетних? Кто ввел побои, как метод воспитания? Кто? А главное зачем? Кому это вообще было нужно? Если бы не все эти правила и законы, если бы не это общество… хотя, кто знает, что было бы тогда? Просто Ник злился на себя и готов был обвинить кого угодно, только бы облегчить свою вину.
Его сын… его единственный сын, дитя единственной любимой женщины. Она была для него все, это родная любимая Дайна. Вот только она была человеком, простой человеческой женщиной. Она была слаба и вскоре умерла, когда меленькому Норберу не исполнилось и трех лет. Он никогда не помнил свою мать, лишь из рассказов отца он знал, что она была прекрасна и добра. Их сын…
От воспоминания о том теплом, маленьком невинном комочке, Ник был готов просто разрыдаться, видя в своем сознании окровавленное мертвое тело семнадцатилетнего сына. Его глаза налились слезами, но прежде чем эти слезы скользнули с его ресниц, он безжалостно смахнул их одним движением.
Он медленно шел по городу. Подобно тени исчезающей в толпе, средь холодных небоскребов. Город жил свое привычной жизнью и он жил вместе с ним, хоть и не осознавал этого. Он был маленьким болтиком в большой системе под названием АТЛАНТИДА! Сейчас он чувствовал себя оторванным из этого мира, будто вырванным и брошенным на произвол судьбы. Ему хотелось остановить время, а если это возможно вернуть его назад и тогда он изменил бы всю свою жизнь, изменил бы этот мир, нравы, взгляды, а главное никогда, правда, НИКОГДА, не ударил бы своего сына.
Какой-то черный маг поздоровался с ним, но не получил ни ответа, ни даже взгляда, ведь Николариус Листэм сейчас был далеко отсюда, невзирая на свое присутствие среди людей. Он был в собственном мире. Он пытался хоть на миг представить чувства Норбера, пытался понять своего сына. Хотел понять, что случилось тогда, но боялся понять, что ему самому нет прощения, что его вина в сотни раз больше, чем вина его ребенка. Он чувствовал, что зря идет, но не мог остановиться, ведь его сын был жив. Он дышал, чувствовал, жил все эти три года, пока он так старательно пытался забыть о нем, заливая мозг алкоголем.
Он шел долго, но все пути, в конце концов, приходят к своему логическому завершению. Перед ним вырос заветный дом. Он спокойно вошел внутрь поднялся по лестнице и замер на втором этаже у двери простой квартиры. Он замер глядя на эту дверь, как на что-то божественное, будто умолял ее сказать ему что-нибудь, но она была всего лишь дверью, а не мифическим божеством. В нем была только боль и не капли силы или решимости, просто отчаянье отцовского сердца. Ошибки — самые страшные враги человека…
Ник нерешительно постучал, но ему не отозвалось даже эхо. Он тяжело вздохнул, будто обрекал себя на пытку, и нажал на кнопку звонка. Призывный звон в квартире, но как только палец соскользнул, вновь настала тишина. Только Нику на миг показалось, что он почувствовал слабую ауру своего сына. Он вновь нажал на звонок, но ему никто не спешил открывать. В тот миг им овладело отчаянье, которого он от себя не ожидал. Он стал колотить в эту дверь, что было силы. Этот стук был подобен крику, будто он стучал не в дверь, а в далекое сердце, до которого не мог дотянуться.
— Зачем ты пришел? — раздался суровый голос с другой стороны двери.
Ник остановился, узнав этот голос, чувствую эту родную силу и энергию. Он улыбнулся, прильнув к равнодушной двери.
— Норбер, сынок, открой? — попросил он тихо.
— Зачем?
— Пожалуйста…
Щелкнул замок. Дверь со скрипом приоткрылась, поддаваясь натиску мага. Ник несмело оттолкнул ее. Перед ним возник темный узкий коридор. Напротив него стоял высокий коренастый юноша со смуглым лицом. Все в его фигуре говорило о силе и молодости. Черные волосы небрежно нависали над суровыми голубыми глазами. В правой руке юноша держал пистолет, дуло которого смотрело прямо в грудь внезапно «вернувшегося» отца. Это и был тот
