самый «погибший» Норбер.
— Закрой дверь и не двигайся! — приказал он гостю.
Ник лишь кивнул и тут же подчинился, шагнув в коридор, он закрыл за собой дверь и замер на пороге в ожидании дальнейших действий или слов. В нем не было ни доли страха. Он чувствовал себя счастливым, будто получил, наконец, возможность предстать перед своей совестью, что так долго его мучила.
— Зачем ты пришел? — спросил Норбер, следя за каждым движением отца. — Неужто решил закончить то, что начал три года назад?
Ник отрицательно покачал головой.
— Прости…
Только соскользнуло это слово с его губ, и он тут же почувствовал себя раздавленным, уничтоженным и униженным. Будто вся его сущность была убита этим вопросом. По его щекам покатились крупные слезы.
— Прости меня! — крикнул он, схватившись за голову. — Прости, я просто…
Он медленно опустился на колени не в силах больше стоять на ногах.
— Я ничтожное создание, которому нет прощения, но я прошу тебя понять хоть на миг, что я чувствовал тогда и как я жалел о случившемся, я…
Ник замер, чувствуя, что больше не может ни говорить, ни плакать, сил едва хватило просто дышать сидя на полу у двери.
Норбер молчал, не зная, что ему делать. Все уверенность растаяла в нем и пистолет медленно опустился. Он все еще боялся, вспоминая тот день, но он знал, что сам виноват в случившемся. Он знал, что был виноват, но не перед отцом, скорее перед Сэтом…
— Прости меня, — прошептал Норбер, медленно идя к отцу.
Он упал на колени и, отпустив, наконец, незаряженный пистолет, обнял отца. Он не хотел думать, что происходит, не хотел знать, как его нашли, только бы удержать этот чудо в своих руках. Ник думал о том же, несмело обнимая совсем уже взрослого сына.
— Я был не прав, пап.
— Я тоже…
Они долго сидели так, пока, наконец, не осознали, что все это и есть реальность, и она никуда не исчезнет. Тогда они оба улыбнулись настоящей улыбкой. Это были две одинаковые улыбки, отца и сына. А через миг они сидели на кухне и мирно пили чай.
— Я был не прав, теперь я это понимаю, — говорил Норбер спокойно. — Я его просто ненавидел, хотя повода он мне не давал. Это было что-то настолько нелепое, что не поддается ни малейшей логике.
— Зачем ты это сделал? — спросил Ник тихо, прекрасно понимая, что этот вопрос уместней прозвучал бы три года назад, но тогда ему было просто не до вопросов, но теперь он хотел понять, пусть даже это было и запоздалым желанием.
Норбер тяжело вздохнул и, вогнав пальцы глубоко в волосы, начал свой тяжелый рассказ, что подобен покаянию грешника:
— Теперь я понимаю, что если ты просто талантлив, а возле тебя гений, это не значит, что ты глуп и отстаешь в чем-то, просто у гения потенциал больше и скорость развития совершенно другая. Это я знаю теперь, но тогда…
Он закрыл глаза, будто прятался, и тут же продолжил, будто не хотел останавливаться, боясь, что желание говорить просто исчезнет.
— Я всегда был первым, всегда был лучшим среди твоих и «Вересовских» учеников, пока не появился Сэт! Когда я увидел его в первый раз, он был в коме…
— Это после операции? — удивился Ник, он всегда думал, что никто из детей не знал о той части истории Сэта, что крылась в условиях поддержания жизнедеятельности безвольного тела.
— Да, — подтвердил Норбер, руша всю отцовскую уверенность. — Мы с ребятами совсем не понимали, что случилась и почему господин Шамирам с Максимусом так часто приезжали. Мы не знали, что стряслось, но очень хотели знать. В конце концов, любопытство всегда было моим самым плохим качеством, поэтому я пролез в ту комнату. Я видел его тогда и если честно, я потом долго не мог оправиться от шока. Я даже думать не хотел о том, что с ним было, но выглядел он ужасно. Он был как труп, подключенный к огромному количеству разных аппаратов. Эта мраморная серость на его коже, впалые щеки…
Пальцы Норбера сжались в кулаки, будто он пытался удержать эмоции. Ему было страшно от воспоминаний даже теперь.
— Я думал: он просто умрет.
Норбер посмотрел отцу прямо в глаза. Ник кивнул, соглашаясь с таким умозаключением, ведь он и сам считал, что они зря тратят время на этого мальчишку.
— Но мы ошибались, — прошептал он.
— Да, — подтвердил Норбер. — Через месяц, когда началась беготня, я подумал, что он умер, но тут приехал Шамирам… как много чести для мертвого — Шамирам просто так не приходит, поэтому я решил послушать, что там происходит. Никогда не забуду этот шепот в тишине, такой растерянный и несмелый. «Я ничего не помню» — прошептал он, и мне стало так ни по себе, что захотелось убежать от этой двери как можно дальше, так я и сделал, но мое любопытство…!
