могу понять, почему в предстоящем процессе Троцкому отводится как бы второстепенная роль? Только потому, что Троцкий сидит в Париже, а не на Лубянке?
— Троцкого на днях высылают в Норвегию, товарищ Сталин, — решил показать свою осведомленность Генрих Григорьевич. — Из Парижа его выслали. По линии Наркоминдела на правительство Норвегии оказывается давление…
— Вот видишь, Генрих, Троцкий уже собирается в Норвегию… Спрашивается, куда уходят народные деньги, которые выделяются Инотделу НКВД для борьбы с врагами советской власти?
— Троцкий окружен нашими людьми, товарищ Сталин, — ответил Генрих Григорьевич, мучительно морща лоб. — Его сын, Лев Седов, который находится в Париже и руководит оттуда троцкистским движением, тоже окружен нашими людьми. Мы знаем о каждом их шаге.
— Знать мало, товарищ Ягода. Мало отслеживать каждый шаг наших врагов. Надо делать все, чтобы они вообще никуда не шагали. Надо показать всему миру, что Троцкий всеми силами борется не с товарищем Сталиным, а с первым в мире государством рабочих и крестьян, оплотом революционных сил всего мира. Надо показать, что Зиновьев и Каменев не имеют самостоятельного значения, что они лишь агенты Троцкого.
— Так точно, товарищ Сталин!
— Будет сделано, товарищ Сталин!
— Садытэсь, — вяло махнул Сталин рукой с зажатой в ней потухшей трубкой. — Раскричались, будто на параде. А Троцкий не кричит, он действует и заявляет во всеуслышание, что в Советским Союзе существует самая большая секция его Четвертого Интернационала. Но если существует секция, должны существовать и ее руководители. Кто эти люди? У меня нет ни малейшего сомнения, что это Зиновьев и Каменев. Именно они в октябре семнадцатого выдали Временному правительству план восстания против этого правительства. Именно они в двадцать седьмом выступали вместе с Троцким против построения социализма в СССР. Именно они наиболее полно выражали троцкистские взгляды на политику партии в деле индустриализации и коллективизации. Разве это так трудно понять? Партия не для того назначила товарища Ягоду руководить НКВД, чтобы он не замечал этой секции и ее руководителей. Партия была уверена в обратном. Что может сказать партии товарищ Ягода в свое оправдание?
— Мне нет оправдания, товарищ Сталин, — снова вскочил Ягода. — Но я заверяю партию, что приложу все свои силы…
— Хорошо, — остановил Сталин наркома. — Поверим товарищу Ягоде еще раз. Учитывая его заслуги перед партией. Но это будет последний раз, товарищ Ягода.
— Так точно, — товарищ Сталин.
— Хорошо. Какие будут просьбы к товарищу Сталину? Какие предложения?
— Если позволите, товарищ Сталин… — Генрих Григорьевич на мгновение замялся: мысль рассказать Сталину об изобретении Берга пришла в голову неожиданно, хотя это был не самый лучший момент для такого рассказа. Но хоть что-то должно же лечь на пустую чашу достижений его наркомата. И он, вскинув голову и глотнув воздуху, заговорил:
— Докладываю: следуя вашим указаниям, товарищ Сталин, на всемерную экономию и бережливость, в наркомате внутренних дел разработана принципиально новая система приведения в исполнение приговоров врагам народа к высшей мере пролетарского возмездия. Суть системы заключается в использовании специального автофургона с герметически устроенным корпусом, в который подаются выхлопные газы от работающего мотора автофургона…
Генрих Григорьевич перевел дыхание, облизал губы. Сталин стоял к нему боком, почти спиной, раскуривал трубку, водя над нею горящей спичкой. Лицо его оставалось спокойным, невозмутимым. И Генрих Григорьевич продолжил свой доклад:
— В фургон помещается до тридцати человек, двери закрываются и фургон отправляется к месту погребения. На это место он привозит уже трупы… Мы проверили спецфургоны в действии: эффект превзошел все ожидания. Ни стрельбы, ни долгой процедуры приведения приговоров в исполнение — все решается как бы между делом. Я полагаю, что за этой системой приведения приговоров в исполнение большая будущность, товарищ Сталин.
Сталин молча пошел к окну. За ним тянулся легкий шлейф дыма. Постояв у окна, повернулся лицом к Ягоде и Ежову, произнес:
— Можете быть свободны.
Первым к двери шел Генрих Григорьевич. За ним семенил Ежов. Оба, почти не оборачиваясь, обратили внимание на сидящего в самом углу приемной несколько полноватого лобастого человека лет пятидесяти, в строгом сером костюме. Человек этот приподнялся и проводил большое начальство долгим взглядом сквозь стекла круглых очков. И не сразу расслышал тихий голос Поскребышева:
— Товарищ Вышинский! Товарищ Сталин ждет вас.
А Ягода и Ежов шли по кремлевским коридорам друг за другом, не обмолвившись ни словом. И только на площади, стоя возле открытой дверцы своей машины, Николай Иванович бросил:
— Слыхивал я о твоих душегубках, Генрих. Зря не пригласил меня на испытания.
Сел в машину и захлопнул за собой дверцу.
Генрих Григорьевич лишь пожал плечами.
Две машины выехали из ворот Спасской башни. Одна свернула в сторону, другая покатила дальше.
