— Я напишу заявление, а вы приобщите его к делу.
— Так не делается. — Следователь пренебрежительно усмехнулся.
— А как делается?
— Это мог бы быть обычный протокол. Допустим, я спрашиваю: как вы можете объяснить то обстоятельство, что гражданина Никольникова убили вашим ножом. Ну а вы отвечаете.
— Так задайте мне этот вопрос, — оживился Туманов.
— Мы с вами уже дважды обсуждали эту тему, — возразил Перепелицын. — Не вижу смысла затрагивать ее в третий раз.
— Вот вы, значит, как?
Следовательский взгляд был скучен, хотя губы выражали определенное довольство — и ситуацией, и своим начальственным положением, и жизнью в целом.
Существует такая категория людей — и их значительно больше, чем нам всем того хотелось бы, — которые обожают самоутверждаться за счет других. Они всегда рады возможности унизить другого. Весь бюрократический аппарат любого государства наполнен ими. Там, где нет возможности приструнить их и призвать к порядку, они упиваются своей властью, прикрываясь буквой закона. Следователь Перепелицын относился именно к этой подлой категории людей. Но его поведение объяснялось не только этим. Он еще и выполнял чей-то заказ. Чей? Туманов намеревался выяснить это. Если только доживет.
— Вадим Петрович, — заговорил Перепелицын с притворной мягкостью, — давайте не будем осложнять ваше положение. Зачем приплетать сюда каких-то водопроводчиков, намереваясь направить следствие по ложному пути…
— В том-то и дело, что они не водопроводчики! — воскликнул Туманов. — И я настаиваю на том, чтобы мои показания были занесены в протокол.
— Нужно будет устроить вам психиатрическую экспертизу, — озабоченно произнес Перепелицын, сдерживая усмешку. — Знаете, кому обычно мерещатся козни и заговоры? Нездоровым людям… Людям, страдающим манией преследования. Кстати, убийцы любят косить под сумасшедших. Это ведь как раз такой случай, верно?
«Я сейчас наброшусь на него с кулаками, — с ужасом подумал Туманов. — Он провоцирует меня, нарочно выводит из себя… Спокойно, Вадик, спокойно».
— Итак, вы отказываетесь проверить мою версию? — спросил он, уставившись на стол перед собой.
— Это не версия, — поморщился Перепелицын. — Это попытка затянуть следствие. Номер не пройдет.
— В таком случае устройте мне очную ставку с Рогожкиным, — глухо произнес Туманов. — Хотя бы это вы можете сделать?
— Нет, — был ответ.
— Почему?
— Рогожкин Олег Дмитриевич покончил жизнь самоубийством, — сказал Перепелицын. — Повесился вчера днем. Так бывает. Человека нет, а показания остались. И изменить это невозможно. Что написано пером, не вырубишь топором.
Туманов чуть не застонал от чувства собственного бессилия. Он услышал, как скрипят его зубы и заставил себя разжать челюсти.
— Вам плохо? — участливо осведомился Перепелицын. — Дать воды?
— Не надо.
— В таком случае вас сейчас уведут. Встретимся перед судом, Вадим Петрович, чтобы закончить кое-какие формальности.
Туманов встал, ожидая, когда в кабинет будет приглашен конвоир. Однако Перепелицын почему-то медлил, принявшись что-то искать в своем столе.
— Послушайте… — Он выдвинул ящик, порылся, задвинул, потянул на себя другой. — У вас ведь есть взрослый сын, верно? Вы не просили его наведаться к Рогожкину? — Тон следователя был слишком равнодушным, чтобы принять его за чистую монету. — Ну, задать вопросы, убедить изменить показания…
Перепелицын задвинул ящик и медленно поднял голову. Самих глаз не было видно. Только сверкающие стеклышки очков.
— Нет, — ответил Туманов. — Я просил Андрея вообще не вмешиваться.
— И правильно. — Следователь кивнул. — Пусть ваш сын держится подальше от этого дела, так ему и передайте. — Он повысил голос. — Конвой! Уведите подследственного.
Разговор закончился. Машинально заложив руки за спину, Туманов шагнул к двери. На душе скребли не кошки. Нет, не кошки. Голодные тигры, может быть, в компании со львами.
Глава 11
