Ее щеки пылали, а грудь вздымалась с такой силой, словно собиралась порвать стесняющее ее платье.
— Кто это? — спросила мать у Андрея.
— С тобой поздоровались, мама, — напомнил он.
— Надеюсь, ты присматриваешь за своими… гм, подружками, когда приводишь их в
— Мама!
— Не затыкай мне рот! Я еще снисходительна к этой… этой… Ты поставил ее в известность о том, что у тебя есть семья?
Это было последнее, что услышала Людмила. Низко опустив голову, она прорвалась к двери, открыла ее и выскочила из квартиры.
Андрей догнал ее на улице.
— Пусти! — процедила она, пытаясь высвободить руку.
— Нет, — ответил он. — Ни за что.
— Если она думает, что меня можно оскорблять, только потому что я… я…
Не зная, как закончить начатую фразу, Людмила расплакалась. Обняв ее за плечи, Андрей отвел ее в сторону, подальше от прохожих.
— Перестань, — попросил он, кривясь так, словно тоже готов был заплакать. — Больше это не повторится.
— Конечно, не повторится, — воскликнула Людмила сквозь слезы. — Потому что ноги моей больше не будет в этом доме!
— Моей тоже, — сказал Андрей. — Я только вернусь за вещами, когда ты успокоишься.
— Мне не нужны такие жертвы.
— Это не жертва. Не могу я находиться под одной крышей… с ней. — Он не смог произнести «с матерью», потому что язык не повернулся. — Она предала отца, а теперь учит меня жить. Ну-ка, посмотри на меня. Дождик кончился? Светит солнышко?
— Не надо обращаться со мной, как с ребенком. — Людмила шмыгнула носом.
На самом деле ей очень хотелось побыть маленькой девочкой, которую утешают и гладят по головке. Андрей интуитивно это понимал, а потому был предельно предупредителен, терпелив и ласков. Когда ему удалось успокоить Людмилу, он сказал:
— Дальше предлагается такой распорядок. Садимся в кафе, где есть вай-фай, ищем в интернете подходящую квартиру, собираем вещи, въезжаем. Как? Возражения имеются?
— Но зачем? — воскликнула она, еще не до конца переборов желание упрямиться и капризничать.
— Я могу назвать множество причин, — сказал Андрей, глядя ей в глаза. — Но упомяну только две самые главные. Во-первых, я не в силах расстаться с тобой, Людочка.
— А вторая причина? — спросила она, снедаемая любопытством.
— Должны же мы, наконец, завершить то, что все время начинаем и не доводим до конца? — вкрадчиво спросил Андрей.
— Вот ты, оказывается, о чем думаешь, — сказала Людмила, презрительно морща нос.
Но не очень сильно. Потому что она думала о том же самом.
Глава 34
Конные прогулки всегда успокаивали Соболева. Трясясь в седле, он представлял себе, что перенесся в далекое прошлое. Каменистая тропа, зеленые холмы, далекий лес на горизонте. Над головой тот же голубой купол, что и тысячи… миллионы… может быть, миллиарды лет назад. Людишки в этом мире — явление временное, поэтому не стоит слишком переоценивать себя со своими проблемами. Все преходяще. Было и пройдет, и опять будет.
Коня Соболеву купили спокойного, не склонного осложнять свое и хозяина существование строптивыми выходками. Звали его Негритосом, масти он был соответствующей, поводьев слушался беспрекословно, на рысь самовольно не переходил, но, если у хозяина такое желание возникало, мог так припустить вскачь, что только держись. И когда Соболев заприметил впереди потешный оранжевый автомобильчик, свидетельствующий о том, что братья Рамзаевы успешно справились с заданием, в голову ему пришла одна замечательная идея.
Он ударил в полные бока Негритоса каблуками, призывая животное ускорить ход.
Тропа нырнула в яр и потянулась по низине, поросшей высокими, в человеческий рост, бурьянами. Пахло разогретой степью и конскими «яблоками», то и дело выкатывающимися из отставленного хвоста Негритоса. На небе не было ни единого облачка, в синей вышине парила какая-то хищная птица: орел, коршун или ястреб.
Глядя на нее, Соболев подумал, что он и сам такой же одинокий, сильный и свободный. В его сердце не было ненависти ни к Андрею, ни к его отцу, ни даже к Юрке Никольникову, заварившему всю эту кровавую кашу. Соболев был выше этого.
