Почти пять минут он сидел около аппарата, ожидая звонка, но с того конца провода не торопились что-либо предпринимать. Он делает еще одну попытку дозвониться до дежурного.
— Что происходит?
— Я связался с Москвой, но Москва молчит, — ответил дежурный.
(Как это было знакомо восточным немцам, мечтающим узнать мнение Москвы насчет Карлоса.)
— И что теперь?
— Простите, но мы ничем не можем помочь вам.
В трубке зазвучали частые гудки отбоя.
«У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет, — вспоминает Путин. — Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти».
Что делать дальше — оставалось загадкой: подкрепления не будет, никаких официальных заявлений тоже. Хотя и без официальных заявлений было ясно, что горбачевское руководство больше не собирается поддерживать Германскую Демократическую Республику. Не хотят событий, подобных тем, что были в Венгрии и Чехословакии. Да и воли, которая была тогда у руководителей партии, не было у Горбачева. Можно было оставить здание и вывести личный состав, но что делать с документами, за каждым из которых реальные человеческие жизни? В конце концов, что делать с присягой, которую он давал не Горбачеву, а советскому народу?
Путин принимает решение защищать здание. Он надевает форму, берет табельное оружие и уверенным шагом идет к мятежникам. Он был один, вооруженный легким пистолетом, не имеющий больше за спиной всей мощи советского государства. На улице его ждали разогретые спиртным люди, требующие впустить их немедленно в здание. Он дошел до ворот, остановился, медленно окинул взглядом собравшихся и негромким, но твердым голосом сказал:
— Это здание охраняется Вооруженными силами Союза Советских Социалистических Республик. Мои товарищи вооружены, и если кто-то попробует проникнуть на территорию — будет открыт огонь на поражение.
Он говорил на чистом немецком языке, спокойно, не теряя самообладания. Сделав заявление, он пошел обратно, а толпа застыла в нерешительности. В ответ раздались редкие вопли, но вскоре и они стихли — медленно активисты начали отступать к зданию Штази. Лишь спустя несколько часов к особняку на Ангеликаштрассе подъехала группа поддержки, состоящая из двух бронемашин с солдатами советских войск. Но в них уже не было необходимости.
Тревожные события этого вечера были заслонены громкими происшествиями в столице: в Берлине был арестован Эрих Хонеккер, а руководство некогда всесильной Штази ушло в отставку. На следующий день подал в отставку Эгон Кренц, и к власти в ГДР впервые пришло проамериканское правительство.
Вот так подполковник Путин стал человеком, в одиночку защищавшим Красную Атлантиду — мир, к которому принадлежал Карлос Шакал.
— Привет, Карлос! Как твое здоровье?
— Все отлично. О чем ты хотел спросить?
— Давай поговорим о России.
— Хорошо. После падения Советского Союза у России было много проблем. Горбачев, может, и был по своей природе неплохим человеком, но он делал непростительные исторические ошибки. Его сменил алкоголик… Как его зовут?
— Борис Ельцин.
— Борис Ельцин. Он полностью обнулил то, что осталось от Советского Союза. Слава Богу, что в российской истории появился товарищ Путин, который восстановил престиж этой страны, и сейчас Россия снова стала сверхдержавой, как это уже было когда-то. Конечно, еще многое предстоит сделать, но, я думаю, Путин с этим всем справится. В России остались и коммунистические партии, которые должны тоже принять участие в политической жизни страны и играть определенную роль в государстве. Коммунистическая партия сейчас вторая в парламенте.
— Здесь я могу тебя расстроить…
— Нет-нет, в каком бы они состоянии ни были, такое участие необходимо. Сейчас нам нужна сильная и независимая Россия. Россия — друг всех народов мира. Россия же с товарищем Путиным становится лучше, лучше и лучше. Это видно. Он должен окончательно подавить коррупцию, сделать так, как это было в Советском Союзе. Настоящие, честные христиане, коммунисты должны — подчеркиваю — иметь свое место в управлении государством. Я давно уже не был в России. В последний раз это было 12 декабря 1985 года, я летел транзитом через Шереметьево. Больше ни я, ни мои товарищи не были в России. Почему? Нам было нельзя.
— Я уверен, что ты еще сможешь посетить Россию.
— Уверен, что так будет.
