обращая внимания на протесты своей и местной охраны, вышли из автомобиля, и подошли к толпе. Из нее раздавались крики: «Горбачев! Горбачев! Раиса! Раиса!». Пожимая протянутые руки, они медленно продвигались вглубь, пока их не обступили со всех сторон. Подождав пока стихли крики, Михаил заговорил: «Наша страна и почти весь мир пришли в движение. В Советском Союзе перестройка набирает обороты. Мы отменили цензуру в печати, разрешили свободно выезжать из страны, вводим альтернативные выборы и многопартийность, разрешили индивидуальную трудовую деятельность, скоро выйдет закон о кооперации, сокращаем войска и вооружение, убеждаем западных партнеров отказаться от применения силы в международных отношениях. Но люди сделанным недовольны. Требуют ускорить и углубить процесс перестройки. Особенно в экономике. Пишут мне, что еще много тех, кто не хочет меняться. Особенно среди руководителей. Я отвечаю им и говорю вам. Не надо ждать доброго дядю. Гоните бюрократов в шею. Заменяйте тех, кто десятки лет сидит на народной шее. Не верьте тем, кто говорит, что Горбачев предает социализм. Наоборот, мы хотим больше социализма и такого, при котором не будет страха, не будет карточек на продовольствие. Будет больше демократии». При этих словах по толпе прокатился нарастающий гул одобрения. Снова стали скандировать: «Горбачев! Горбачев!». Толпа нажимала и охрана, еле сдерживая опасный напор, без особых церемоний буквально затолкала Горбачевых в машину. Кортеж двинулся дальше к Дворцу Весны, где высоких гостей ждали Николае и Елена Чаушеску, еще не подозревающие, с какими планами и настроением те приехали. И чем закончится этот визит.
Короткая беседа и обед в честь руководителя СССР прошли спокойно и согласно протоколу. Во время беседы на второй день появились первые признаки напряженности. После слов Николае, что перестройка ведет к крушению социализма, Михаил вскочил и горячо заявил, что он приехал двигаться к консенсусу, а не углублять существующие разногласия. Но если есть желание поспорить, то он готов.
— Михаил Сергеевич, правила гостеприимства спора не предусматривают. Но их нарушили первым вы. Мне доложили, как вчера во время непредусмотренной планом визита остановки вы подстрекали людей к самовольным действиям в отношении руководителей. Не меня ли вы имели в виду? Поэтому ситуация у нас с вами особая, да и нашу встречу частным визитом не назовешь. Так что поспорить можно. Мы с вами политики с большим стажем. Я даже успел за свои убеждения, от которых никогда не отрекусь, отсидеть пять лет в тюрьмах фашистского режима Антонеску. Вам повезло. Вы этого не испытали. Я из рабочих, вы из крестьян. Мы оба люди труда. Социализм как идея не мог возникнуть в имущих правящих классах. Им и так жилось и живется неплохо. Следовательно, социализм как идея — это достояние трудящихся классов, самых массовых и самых бесправных в буржуазных государствах. Более 70 лет народы СССР и около 40 лет Румыния пытаются реализовать эту идею на практике…
— Николае, вы хотите со мной ликбез провести? Так я имею два высших образования.
— Не зазнавайтесь, мой тюремный учитель любил повторять, что умному человеку и одного высшего образования не надо, если у него есть средняя сообразительность. Так вот, мы с вами прошли нелегкий путь. Сделано очень много. Еще больше предстоит сделать. А вы, Михаил Сергеевич, предлагаете все сделанное сломать, как негодное. Но ведь здравый смысл подсказывает иной путь — постепенные и поэтапные реформы под контролем правящей партии. Посмотрите на Китай. Не затрагивая основ политического строя, они взялись за экономику и уже есть результаты.
— Китай есть Китай, а мы у себя будем поступать так, как требует обстановка в нашей стране, — парировал Горбачев.
— Настаивал и буду настаивать на том, — продолжал Чаушеску, — что социализм, как и всякий организм, действительно надо периодически лечить. Вы же предлагаете похоронить его заживо. Мы на это не пойдем. Общество потребления, куда вы нас зовете, живет в долг и вскоре превратиться в общество сплошных кредиторов и заемщиков с периодическими кризисами похлеще наших…
— Так живет весь мир, — перебил Михаил, пытаясь перехватить инициативу в споре. Но напрасно. Навыки полемиста Николае прибрел не на потешных комсомольских дискуссиях, как Михаил, а в многолетних и жестоких спорах с политическими противниками, в том числе с фашистами, в буржуазной Румынии.
— Да, но за счет будущих поколений! А мы не хотим обкрадывать наших потомков. Румыния первая страна в мире, которая освободилась от внешних долгов. И знаете, как удалось этого достичь? Наше общество не знает классовых противоречий! Богатые и супербогатые никогда бы не позволили власти отказаться от займов. Ведь финансовые спекуляции, торговля деньгами — это их главные доходы. Конечно, не без нажима и убеждений, население нашей страны поджалось, мы экономили на многом, перешли на нормированное, но гарантированное снабжение всего населения. В эти же годы мы дали бесплатные квартиры десяти миллионам — половине населения! И за пять лет мы добились поставленной цели. Есть и недовольные. А где их нет? Назовите хотя бы одно государство. Зато теперь у нас появилась возможность направить ресурсы не на оплату долгов и процентов, а на социальные расходы. Уверен, в течение трех-пяти лет, если опасный вирус перестройки не вызовет в соцстранах общей эпидемии безумия, мы сможем сделать достойной жизнь большинства нашего народа. На этой ноте, я полагаю, мы и закончим наш спор. — Николае встал и подошел к Михаилу. — Тем более, что по программе вас уже ждет коллектив предприятия имени 23-го Августа. Завтра мы еще встретимся… Да, есть информация, что за два года, что вы у власти, внешний долг СССР удвоился и составляет сорок миллиардов долларов…
Впервые за последнее время Михаил испытал чувство проигрыша и когда встретился с Раисой, не смог скрыть этого состояния.
— Что с тобой, Миша? Вы поругались?
— Нет, до этого не дошло, но он меня достал. Говорил, как с учеником. Ничего, я еще отыграюсь…
Через двадцать пять лет после этого спора социологические опросы в Румынии показали, что о покойном Чаушеску с благодарностью вспоминали сорок два процента населения. О благоденствующем Горбачеве смогли сказать добрые слова менее полтора процента россиян.
