религиозной вселенной. Интеллектуалы “греческой веры” из Речи Посполитой, давно прозябавшие без монарха, ухватились за возможность примкнуть к “идеальному” миру, построенному по образу византийской симфонии (согласия) между православным василевсом и единственной истинной церковью. В итоге, впрочем, перевесил трезвый расчет. Уже в 20-х годах XVII века только что рукоположенные в Киеве православные иерархи, которым грозила Варшава, с надеждой взирали на Москву (куда можно было в крайнем случае и бежать). После Переяславской рады и особенно Андрусовского перемирия, разделившего в 1667 году Украину надвое, их надежда на стабильность у подножия царского трона лишь крепнет.
Согласно договору о перемирии, Киев, расположенный на правом берегу Днепра, должен был через два года вернуться к Польше. Но православных иерархов ужасало будущее под гнетом католического короля. Они пустили в дело все риторические навыки, усвоенные в Киево-Могилянской коллегии (либо иезуитских коллегиях западнее), чтобы убедить Алексея Михайловича не отдавать древней столицы. Это им вполне удалось. Иннокентий Гизель, архимандрит Печерской лавры, был одним из тех, кто добивался того, чтобы оставить город в России, а вот митрополита — под омофором далекого константинопольского патриарха. Не тут-то было. Киев так и не вернулся к полякам, зато в 1685 году Романовы с помощью своих сторонников на Украине сумели перевести Киевскую митрополию под юрисдикцию Москвы. Киевское духовенство получило царя в покровители, но поплатилось за это автономией.
Тревоги, вызванные неопределенной принадлежностью Киева, стали поводом к написанию одной из самых важных по воздействию на умы в Российской империи книг — первого печатного учебника российской истории. Он имел долгое и цветистое название, характерное для барокко: “Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев о начале славяно-российского народа и первоначальных князей богоспасаемого града Киева, и о житии святого благоверного великого князя Киевского и всея России первейшего самодержца Владимира, и о наследниках благочестивыя державы его Российския даже до пресветлаго и благочестиваго государя нашего царя и великаго князя Алексея Михайловича, всея Великия, Малыя и Белыя России самодержца”. “Синопсис” издали в лавре по благословению Гизеля в 1674 году, когда в Киеве готовились отбивать нападение турок и молились, чтобы поляки не вытребовали город обратно. В книге город представлен первой столицей российских царей и колыбелью российского православия — святым местом, которое просто нельзя оставить католикам или басурманам. Поддерживали такой тезис упоминания славяно-российского народа — нации, что, согласно авторам “Синопсиса”, объединяла Россию и Гетманщину. Именно так родился до сих пор принятый миф о киевском происхождении современной России. Однако для Москвы первых поколений Романовых такой взгляд был совершенно новым. Архитекторы империи лишь в XIX веке по достоинству оценят подарок, сделанный им велемудрыми киевскими монахами, — утверждение о национальном единстве России и Украины.
Кризис, вызванный формальным разделом Украины между Россией и Польшей, побудил к поискам новой идентичности не только киевское духовенство, но и казацкую старшину. Военная элита уже вполне могла обойтись своими силами, без оглядки на интеллектуалов в рясах, ведь в Киевской академии учились и будущие гетманы, и члены их ближайшего окружения. Если святые отцы не представляли державу без православного царя, старшине царь оказался не нужен вовсе. Она готова была служить казацкой отчизне по обоим берегам Днепра.
До 1663 года, когда Украину еще не поделили по Днепру между двумя гетманами, казаки называли своей отчизной либо всю Речь Посполитую, либо Корону польскую. При заключении в 1658 году Гадяцкой унии послы Яна Казимира убеждали их вернуться, взывая к лояльности польской отчизне. Появление правобережного и левобережного гетманов сделало вопрос об отчизне ключевым для самоидентификации казаков. Оба соперника в своих универсалах (манифестах) и письмах говорили о единстве отчизны украинской — Гетманщины по обоим берегам Днепра. После Андрусовского перемирия все, включая Петра Дорошенко и Юрия Хмельницкого, утверждали, что верно служат Украине, чье благо для них ценнее всего, важнее любых союзов и обязательств. Эта родина в глазах казаков выходила далеко за пределы Войска Запорожского, традиционного объекта их лояльности. Она включала не только Низ, но и Гетманщину с ее обитателями. Эту родину казаки и называли Украиной. После 1667 года они стали говорить об Украине по обе стороны Днепра.
Последним в ряду правителей, что желали объединить Право- и Левобережье, стал Иван Мазепа (1639–1709). На бумажных деньгах независимой Украины изображены только два гетмана. Первый — Богдан Хмельницкий, чей портрет украшает пять гривен, второй — Мазепа, на десяти гривнах. Вероятно, последнего за пределами Украины, особенно на Западе, знают лучше, чем первого. Вольтер (благодаря ему он приобрел и лишнюю букву:
Мазепа удерживал власть дольше всех его предшественников — 22 года — и умер естественной смертью. Это само по себе было успехом. По меньшей мере двух гетманов убили, а Многогрешный и Самойлович, что правили непосредственно перед ним, были арестованы российскими воеводами и сосланы в Сибирь по обвинению в измене. Кары обрушились и на их родственников. Чтобы потерять булаву, свободу, а то и жизнь, не требовалось затевать заговор против царя или переходить на сторону поляков (турок, шведов). Достаточно было не угодить влиятельным придворным.
Перипетии жизненного пути Мазепы в известной степени типичны для казацкого старшины второй половины XVII столетия. Будущий гетман родился на Левобережье в семье православной шляхты, учился в Киево-Могилянской академии и коллегии иезуитов в Варшаве. Путешествовал по Западной Европе, овладевая ремеслом артиллериста. Свою военно-дипломатическую карьеру начал при дворе Яна Казимира. Через несколько лет уехал из Польши на Украину и пристал к Петру Дорошенко. Однажды гетман дал Мазепе дипломатическое поручение, которое кончилось пленом у пророссийских запорожцев. Впрочем,
