Во время Ноябрьского восстания Пушкин задумал даже написать историю Малороссии.
Оборона Украины и других бывших восточных земель Речи Посполитой против западной крамолы — особенно польской — стала лейтмотивом политики Петербурга в регионе на десятилетия вперед. Империя Романовых созрела до того, чтобы стать менее европейской и более туземной, использовать патриотическое чувство русских, которое складывалось уже в идеологию, для удержания завоеванных территорий. Именно в это время министр просвещения граф Сергей Уваров формулирует основу новой российской идентичности: православие, самодержавие, народность. Первые два элемента триады для имперской идеологии были вполне традиционны, зато третий стал уступкой эпохе подъема национализмов. Уваров в народности видел понятие не общеимперское, а сугубо русское. Он писал о трех “началах” как “составляющих отличительный характер России и ей исключительно принадлежащих”, что должны были “собрать в одно целое священные останки ее народности”. Народность эта распространялась на русских, украинцев и белорусов.
Пусть даже ученые до сих пор спорят о том, что именно значила триада, Уваров задал превосходные координаты для осмысления российской политики на западных окраинах начиная с 30-х годов XIX века. Идеальные подданные должны были не только выказывать преданность императору (этого Романовым хватало в эпоху Просвещения), но и быть русскими, исповедовать православие. Ноябрьский мятеж поставил под вопрос лояльность крестьян Правобережной Украины. В глазах властей это были русские, но далеко не всегда православные — на присоединенных в 1793 и 1795 годах землях преобладали униаты. Превращение их в идеальных подданных требовало возвращения их назад в православие. Это была страховка против союза римокатолической шляхты и грекокатоликов из простонародья. Намечалось нечто обратное Брестской унии: вместо проповеди православия среди униатов- мирян правительство нашло сторонников в их духовенстве и с помощью последних обращало саму церковь в православную — примерно так же, как Речь Посполитая поступала с церковью “схизматиков” и в конце XVI, и в начале XVIII века.
В 1839 году Полоцкий церковный собор по прямому указанию властей провозгласил “воссоединение” грекокатоликов и православных и просил благословения императора. Николай I дал согласие и ввел в Западный край дополнительно войска, опасаясь, что расторжение унии вызовет очередной бунт. Полторы с лишним тысячи приходов и, как полагают некоторые, в тысячу раз больше прихожан на Украине и в Белоруссии одним махом были “возвращены” в православие. В Белоруссии, на Волыни, Подолье и Правобережье самодержавие ставило себе на службу остальные компоненты триады: православие и народность. Началось долгое “оправославливание” бывших униатов, которое шло рука об руку с их культурной русификацией. В семинариях преподавали по-русски, поэтому интеллектуальную элиту церкви обратили не только в православие из грекокатоличества, но и в русские из русинов или украинцев.
Куда сложнее оказалась битва за умы светской верхушки тех земель, которым угрожало возмущение Польши. Сперва Романовы применили обычную тактику: зазывали аристократов потрудиться на благо России, не покушаясь на их статус и собственность. Александр I нашел в польских магнатах и интеллектуалах ценных помощников для своих либеральных начинаний. Крайне полезны они оказались в деле народного просвещения, ведь Речь Посполитая достигла там больших успехов, прежде чем ее добили разделами.
Князь Адам Ежи Чарторыйский, отпрыск знатнейшего русинско-польского рода, стал одним из главных архитекторов системы школ в юго-западных владениях империи. В первые годы XIX века он входил в число ближайшего окружения Александра и фактически несколько лет руководил его внешней политикой. Император назначил Чарторыйского попечителем Виленского учебного округа — центром его был Виленский университет, а в состав входили бывшие польские воеводства на Украине. Другой польский магнат, Северин Потоцкий, стал попечителем Харьковского учебного округа — из Харьковского университета заведовали образовательными учреждениями Левобережья и юга Украины. Открытие обоих университетов и развитие сети государственных школ на этих территориях вошли в число главных достижений реформы, проводил которую Петр Завадовский — выпускник Киевской академии и первый в ряду министров просвещения России.
Если в Петербурге времен Александра I и существовало понятие о национальной политике, оно сводилось к идее славянского братства поляков и русских (в число которых включали украинцев). Ноябрьское восстание его разрушило. Чарторыйский, что до 1823 года занимал вышеупомянутый пост, в декабре 1830 года возглавил революционное правительство Польши. Затем из своего парижского центра (отель “Ламбер”) он руководил правым крылом “Великой эмиграции” — так назвали бегство тысяч повстанцев в Западную Европу. Союз российского самодержавия и польской шляхты распался. Пострадало и дело народного просвещения, в котором лояльные Александру поляки играли ключевую роль. Россия приняла вызов Польши и вступила в культурную войну на Украине и в других бывших воеводствах Речи Посполитой. Граф Уваров занялся руфисикацией западных окраин, насаждая там русскоязычные образование и культуру.
Виленский университет, числом студентов еще недавно равный Оксфорду, в 1832 году закрыли как рассадник польского национализма. Та же участь ждала и некоторые другие учебные заведения, где звучала польская речь, — среди них и Волынский лицей в Кременце. Власти велели перевезти его богатую библиотеку, коллекцию скульптур и растения из ботанического сада в Киев. В 1834 году там создали новый очаг высшего образования, который должен был заменить виленский. В новом университете язык мятежников запретили — преподавать разрешалось только по-русски. Назвали его именем св.
