— Как-то похолодало, — пробормотала я, натягивая капюшон на голову в надежде спрятаться от нещадных порывов ветра, швыряющего волосы на лицо. — Трудно поверить, что за пределами острова солнечное лето.
Эвон тащилась за мной, шаркая ногами по брусчатой дороге, и молчала. Уныние, поселившееся в ней после новостей, принесенных Хибики, тяжелой тучей нависло над душой, отражаясь в цветовой гамме света, исходящего от девушки. Она едва мерцала серовато-голубым свечением а на попытки себя растормошить не реагировала.
Умереть единожды — ужасно. Я никогда не задумывалась, какую боль пришлось испытать Эвон перед тем, как мой отец извлек душу из ее истерзанного дорогой тела. Но девушка помнила хруст собственных костей и ужас, застывший в помутневшем взгляде. Эти воспоминания хранились в ней и не меркли с течением времени, принося все те же страдания, как и в день смерти. И возможность погибнуть во второй раз, исчезнув навсегда, пугала душу до дрожи в коленках.
Я не знала, чем помочь ей, как утешить. Все слова, сказанные о том, что я защищу ее, были пропитаны ложью, и мы обе это понимали. Я никак не могла уберечь свою голову от вмешательства Тесефи, и Эвон оставалось только смотреть, как меня выжигают изнутри, ожидая собственной кончины. Но мы обе нуждались в моем обещании. В иллюзии того, что у меня все еще есть выбор.
Туман поднялся и куполом навис над островом, укрывая от солнечных лучей. Серое месиво искрилось, поглощая свет, и, казалось, вот-вот рухнет на землю, придавливая своим весом. Я тоскливо посмотрела вверх, вспоминая, как выглядит голубое небо, и вздохнула. Мне, как никогда, не хватало жизни вне черно-белого мира, а впереди было еще полтора месяца учебы.
Стоило мне оказаться на территории Академии, как в голову тут же ворвался едкий дым, сбивая с ног и несясь все глубже. Отголоском по телу прошла волна боли от удара коленями о землю, а глаза замело белой пеленой. Гюнтер носился, распахивая все двери, и смеялся, наслаждаясь моей беспомощностью. Его хохот отбивался от стенок черепной коробки и устремлялся все глубже, пеплом въедаясь под кожу.
— Где же ты была, Айви? Я так скучал, — пропел парень, подхватывая банку с воспоминанием о пшеничном поле. — Твой плащ пахнет просто потрясающе, и я очень хотел расспросить тебя о том, почему ты выбрала именно его. Вижу, ты питаешь слабость к маленьким человеческим радостям.
— Убери свои грязные руки от моих воспоминаний! — рявкнула я, бросаясь на него с кулаками.
Но парень растворился, заливаясь смехом. Я вертелась, спотыкаясь, выглядывая его среди высоких шкафов, наполненных моими мыслями, и ждала, когда же он появится. Дым становился все плотнее, щипая глаза, щекотал нос горечью. Легкие заполнились им, и я задыхалась, лежа на полу среди комнаты с воспоминаниями, беспомощно брыкаясь и хватаясь за горло.
— Тише, крольчишка, тише, — Гюнтер опустился на колени около меня, убирая прядь рыжих волос с лица. — Тебе не выбраться из моих смертельных объятий. Сдайся, прими свое поражение, и я отпущу тебя.
«Никогда!» — хотелось прокричать, но с губ сорвался только жалобный хрип.
— Глупая, глупая Ривэрто. Думаешь победить меня своими жалкими талантами? Или правда решила, что твоя сила воли действительно удержит меня вне стен твоего крошечного наивного мозга? — парень склонился надо мной и шептал на ухо. — Хочешь, я растопчу тебя просто здесь, подчинив своей воле? Ты навсегда станешь моей…
Я выгнулась, крича от боли, разрывающей мои легкие. Пальцы зарылись в рыхлую землю, что забилась под ногти, а перед глазами была пугающая пустота и темень. Гюнтер отобрал мое зрение, оставив барахтаться в выдуманном им месте. Запихнул мое сознание в выдуманный мир, и я даже понятия не имела, что происходило с моим телом.
«За что ты так меня ненавидишь? Ответь мне, ты, чудовище! Что я такого тебе сделала?»
А в ответ только тишина. И завывающий где-то ветер. Легкие горели, наполняясь воздухом, и я хрипела, стонала в попытках подняться. Меня разрывало на части и склеивало вновь, пытаясь найти нужную комбинацию, подобрать кусочки паззла в правильном порядке. Обессиленно я разбивалась о скалы, падая с обрыва, и разлеталась на мириады крошечных песчинок, утопая в океане. А после собиралась в единое целое, чтобы вновь попытаться взлететь.
— Я пришью тебе крылья обратно и научу летать, маленькая Ривэрто, — шептал Гюнтер. — Я научу тебя парить и подчиняться мне.
Едва уловимое касание его губ к моим, и я вновь полетела в пропасть, хватаясь за воздух и крича, переполненная страхом. Словно кружка, которая то и дело разбивалась и собиралась вновь в бесконечном потоке мгновений.
«Ты безумен, Гюнтер, безумен…»
Смех. Бесконечный смех в моей голове, сводящий с ума, разрывающий перепонки. Мой собственный смех.
— Мистер Шильдкнехт, мисс Эрцен, — сквозь безумие прорвался чужой голос, рисующий границу меж иллюзией и реальностью, приводящий в чувства. — Насилие над учениками запрещено уставом Академии. Или вы забыли, что все морты равны, и один из четырех законов гласит, что морт не имеет права убивать другого морта?
Пелена перед глазами рассеялась. Я лежала на мокрой после дождя траве около главного здания Академии, а Гюнтер сидел рядом, смотря на меня почерневшими глазами. Бласка замерла с маркером в руках в паре сантиметров от моего оголенного живота, нервно покусывая губу и смотря куда-то в сторону.
