— Думаю, госпожа Джулиана Томпсон будет очень заинтересована в том, чтобы уделить вам обоим время и решить, какое наказание вы понесете за издевательство над одноклассниками, — над нами возвышалась фигура миссис Хоффман. — А теперь я попрошу вас оставить мисс Блумфилд в покое и навестить кабинет директора. Надеюсь, провожатые вам не потребуются.
Гюнтер поднялся на ноги и кивнул Бласке, чтобы та последовала за ним. Девушка подорвалась и быстрым шагом направилась в сторону главного корпуса, гордо вздернув подбородок. Я поспешила прикрыть живот, пряча от ветра.
«Не думай, что это конец, крольчишка. Не всех принцесс спасают бесстрашные рыцари из глупых человеческих сказок. Некоторым уготована участь стать красавицей при чудовище».
Я стыдливо отвернулась от Гюнтера, пряча глаза. Парень прошел мимо и скрылся за спиной миссис Хоффман. Женщина присела рядом, всматриваясь в мое лицо, и я избегала встретиться с ней взглядом.
— Это ведь не впервые?
Я промолчала, сдерживая слезы. Не прошло и пары часов после моего обещания Эвон, как я тут же его нарушила.
Плащ пропитался влагой, и я дрожала от холода и стыда, боясь подняться на ноги. В моем мире не было героев. Не на кого было надеяться, кроме самой себя. И я позорно проигрывала битву за битвой.
Эбигейл Хоффман, удачно оказавшаяся рядом, была моим преподавателем, специализировавшимся на даре Эновисон. Как оказалось, Хибики увидела Гюнтера, тащившего меня куда-то, и побежала за помощью к старшим. Издевательства оборвали, не дав им затянуться, и я была благодарна японке, подоспевшей вовремя.
Миссис Хоффман отправила меня в медблок до тех пор, пока мой дар не восстановится после вмешательства Гюнтера. Она пыталась успокоить, внушить мысль, что моей вины не было в том, что делала та парочка, а я давила в себе рвущиеся наружу рыдания и крик. Как только дверь в медицинское крыло с хлопком закрылась, оставляя меня в одиночестве, я осела на пол, прижимая колени к груди и позволяя слезам залить щеки.
Я раскачивалась из стороны в сторону, словно маятник, и завывала, будто раненое животное. Под поломанными ногтями виднелись сгустки грязи, и я размазывала ее по щекам, пытаясь вытереть слезы, что катились без остановки. Слабая. Слишком слабая. Мне было мерзко при одной мысли о прикосновениях Гюнтера ко мне, о его взгляде, о хохоте, забравшемся куда-то вглубь и эхом отдающемся в голове. Я желала забраться в душ и отмыться от стыда и жалости к себе, соскребая их с кожи и с собственной души.
И я кричала, как безумная. Колотила стены медблока, разбивая костяшки в кровь, захлебываясь слезами. Красными маками распускались на небесно- голубых стенах капли, рисуя картину боли и отчаяния. Мне отчаянно нужна была помощь, нужен был кто-то, способный меня спасти от своего же сознания.
— Остановись! — раздался рядом умоляющий голос.
Но я не могла. Не могла утешить себя. Я глушила душевную боль физической, превращая руки в месиво. Они восстановятся со временем. Рубцы на сердце не затянутся никогда.
— Пожалуйста, остановись, Айви! Остановись!
Чужие ладони легли на мои руки, и я замерла в нерешительности, боясь причинить вред. Губы дрожали, сдерживая всхлипы, и я подняла взгляд на девушку рядом со мной.
— Пойдем, я помогу тебе. Все будет хорошо, — она повела меня за собой.
«Нет, не будет. Никогда не будет. Он растоптал меня, словно я вовсе ничего не значу. Он снова забрался мне под кожу».
Я покорно шла за Марцеллой, бездумно переставляя ноги. Все вдруг исчезло, укрывая меня покрывалом апатии. Все растворилось в океане безразличия, и стало совершенно все равно, что станет со мной дальше. Я потеряла смысл всего, смысл себя самой. Пусть кто-то додумает его за меня, а я устала сражаться за то, чтобы просто существовать.
Марцелла усадила меня на кровать. Достала из тумбы неподалеку флакончик и вылила содержимое мне на руки. Раны запекло, и я недовольно зашипела.
— Все в порядке. Скоро все затянется, и боль пройдет.
Ее голос успокаивал, теплотой окутывая израненное сердце. Девушка массировала мои ладони, напевая что-то себе под нос, а я таращилась в пол, стыдясь поднять на нее глаза. Мокрая, заплаканная, перепачканная в грязи и собственной крови, изрисованная черным маркером и обессиленная, я слушала ее песню, и что-то во мне успокаивалось. Пульсирующая боль куда-то подевалась, оставляя после себя лишь едва различимые отголоски.
Песня заполняла каждый закуток души, наполняя ее светом. Девушка будто забралась ко мне в голову и дергала рубильники, заставляя лампочки проснуться и заработать, прогоняя тьму. Все возвращалось на круги своя, безумная карусель замедляла ход, позволив мне сойти на ровную поверхность, стараясь удержать в себе содержимое желудка и обессиленно не рухнуть на пол.
— Почему ты выбрала работу здесь? — выдохнула я. — У тебя ведь была возможность отправиться в любой закуток мира, а ты осталась на острове.
