моей семье, которую я не понимала. Быть может, так влияла на них катастрофа, свидетелями которой они становились, а, может, это всего лишь было частью взросления, которой я желала избежать. Меня пугала сама мысль о черствости, ожидающей своего часа, чтобы завладеть моим сердцем, и поселившейся на затворках разума расчетливости и безоговорочной преданности своему народу.
Я видела мир иначе. Как я могла предать свою семью, сдать на растерзание Сенату кого-то, кого люблю? Как сумела бы без зазрений совести обречь друга на заключение или смерть? Это было выше моих сил, выше моего понимания. Крошечная частичка человеческой души, принесенная в дар всем Эновисон, всячески противилась и напоминала о теплоте окружающих, что я не заслужила. Я не имела права отплатить холодностью и безразличием.
— Хибики говорила, вы все время проводите в классе. Разве вам не интересно увидеть мир? — Натсуме нахмурился, и на его лбу пролегла морщинка.
Белые глаза парня в сумерках комнаты выглядели немного пугающе, но напоминали о его связи с сестрой, что незримой нитью тянулась сквозь километры. Обрывки мыслей, отголоски чувств просачивались через связь от девушки к юноше, и Натсуме делил с ней часть ее безумия, оберегая сестру. Они чувствовали друг друга, смотрели на мир двумя парами общих глаз. Сердца стучали в унисон, и боль делилась надвое. Крепко связанные, близнецы были обречены навечно хранить покой друг друга, по очереди вбирая тьму в себя.
— Первая же попытка взбунтоваться пресеклась, не успев толком начаться. Миссис Хоффман сказала, что нам важнее уяснить природу душ, разобраться в своем даре и научиться находить нужных людей в толпе. Мы с Хибики отчетливее ощущаем приближение гибели, и можем отличить по ощущениям разницу между естественной смертью и насильственной. Только вот как это проверить, не имея практики?
Эбигейл рассказала нам о системе поиска умерших. Учеными были созданы спутники, улавливающие волны, исходящие от людей, которые в скором времени должны были попрощаться с жизнью, и фиксировали их на карте. После в течении 24 часов морты собирали души на закрепленной за ними территории и доставляли в Хранилище. Изо дня в день бесконечная работа, требующая не только скорости, но и аккуратности. Неправильно извлеченные души рассыпались пылью и, смешиваясь с ветром, растворялись в воздухе. Миллиарды людей дышали осколками мертвых звезд, даже не подозревая об этом.
Ноги нещадно мерзли, и даже теплые носки с рождественским принтом не спасали от холода. Воспоминания о давно забытом солнечном лете напомнили о себе, и на душе сделалось тоскливо, что хоть волком вой. Я устала от серого мира, от слякоти, влаги и дурацкого тумана, забирающегося не только под одежду, но и под кожу, в самую глубь. Своей вязкой тьмой он крался к стеллажам, заполненным баночками с воспоминаниями, и пытался просочиться внутрь, заполнить каждый сантиметр моего сознания собой, утопить. Я стойко держала оборону и надеялась, что хватит сил противостоять своей природе и не поддаться мгле.
Эвон сидела рядом, ее голова покоилась на моем плече. Девушка шепотом напевала себе под нос какую-то французскую песенку, и я не могла разобрать слов. Ее руки светились блеклым голубым светом, и я знала, что душа преисполнена покоя. Все тревоги отпустили ее. Невольно я улыбнулась, радуясь переменам.
— Предлагаю выпить кофе, — София подорвалась с кровати и бодро зашагала прочь из комнаты.
Натсуме пожал плечами и засеменил за ней, оставляя меня наедине с Эвон. Девушка подняла голову и посмотрела на меня. Впервые я видела ее глаза так четко, что практически могла разглядеть их былой цвет, но он то и дело ускользал от меня. Мягкое голубое свечение объяло подругу, прорываясь сквозь полумрак комнаты.
— Как думаешь, скоро наступит день, когда вы больше не сможете так просто сидеть вместе и болтать обо всем подряд, распивая кофе?
Я опустила взгляд. Эвон удалось озвучить мои собственные мысли, облачив в слова, и внутри все похолодело от осознания, что это могло стать последней возможностью насладиться компанией друзей в уютной обстановке. Отчего-то пришло чувство потери, словно я уже утратила с ними связь. Отчасти, так оно и было, ведь я нагрузила на наш корабль дружбы столько лжи и тайн, что он вот-вот готов был пойти ко дну, выпуская в небо пушечную дробь. Совесть уже вопила об ошибочности моих поступков, но я не могла вывалить на друзей все наболевшее. Выстраданная свобода, пусть и частичная, издевательства Гюнтера и его безумное помешательство, которому я никак не могла найти объяснения, глупые склоки с бабушкой, в которой я временами видела отголоски сломленной веками ранее девушки, — все это должно было остаться при мне, похоронено на кладбище ненужных воспоминаний. Так было проще, так было правильно.
— Мне жаль, но скоро ты потеряешь их. Не по своей вине, — Эвон сжала мою руку. — Мортем отберет их у тебя. Уже отбирает. Может, никто не хочет этого признавать, но в тебе тоже живет мертвая звезда, как и в людях, и скоро ее свет начнет слепить всех, кто близок тебе. Ты должна отпустить их сейчас, пока их уход не разорвал твое сердце на тысячи кусочков.
— Но они ведь приняли меня, — всхлипнула я, закусывая дрожащую губу. — Приняли тогда. Что изменилось?
— Ничего. Просто пришло время взрослеть и делать выбор. К сожалению, их выбор давно сделан, и он не в твою пользу. Мортем всегда побеждает. Твой дар уберег тебя от подобной участи, и будет беречь, если не сведет с ума, как Хибики. Их же ты уберечь не сможешь.
— Откуда ты знаешь, что случится? — голос дрожал от злости и обиды.
Эвон пожала плечами, и ее губ коснулась сожалеющая улыбка.
— Пусть я мертва, мои глаза все еще видят. Быть может, ты не замечаешь, что происходит, но мне все стало ясно в день Суда. После экзамена
