саблю турецкой работы с простым эфесом, украшенным только строгой серебряной чеканкой, тоже когда-то подареную великим гетманом.
— Вырвич, двигаем в академию! Я не позволю всяким фанфаронам отбирать у меня из-под носа интересный научный прецедент!
— Фауст, остынь! — схватила мужа за рукав Саломея. — Отдай им куклу и забудь! Снова хочешь по самую шею в неприятности вляпаться?
Но глаза профессора горели упрямым холодным огнем, хорошо знакомым Вырвичу. Если Лёдник эдак в чем-то упорствовал, его можно было убить, но не отговорить. Профессор, как черный вихрь, прошел в прихожую, молча нахлобучил шляпу, запахнулся в плащ и даже не взглянул на жену, которая, в отчаянии прикусив губу, смотрела ему вслед.
Прантиш еле поспевал за доктором, рассекавшим воздух, как пиратский корабль. Прохожие, боязливо косясь, уступали ему дорогу, кто-то, наверное, и перекрестился вслед. Первые сухие листья падали на мостовую, будто о чем-то предупреждали — о грустном, естественно: смерть, тление, неизбежный переход от надежной веточки к холодной почве, приукрашенный несколькими мгновениями свободного полета.
Пандора, прекрасная и недвижная, все так же смотрела перед собою в пространство серыми лучистыми глазами, только Прантишу почудилась в них злая насмешка. Даже зловещая. Потому что на пожелтевшем листе бумаги, который лежал на маленьком столике перед куклой, красовался рисунок — карандаш, зажатый в руке автомата, застыл в его последней точке. После некоторого оцепенения оба исследователя бросились изучать послание механического духа. Обычный пейзаж: сложенное из крупных камней строение, похожее на склеп, на полукруглой арке над входом надпись на латыни «Здесь добудешь победу огня над железом». Внизу рисунка был ряд мельчайших цифр, поделенных на группы черточками, и столбцы букв, из которых никак не желали складываться знакомые слова.
Рисунок, если присмотреться, был несовершенный — он весь состоял из отдельных прямых черточек, отчего казался шероховатым. Но никто бы не догадался, что рисовал не живой художник, а бездушный автомат. Лёдник и так и сяк крутил лист, смотрел на свет, едва не пробовал на вкус.
— А что это за место? — не выдержал Вырвич. Профессор пожал плечами.
— Не знаю. Правда, надпись над входом заметная, о ней может быть известно. «Победа огня над железом». Victoria ferrum luce... Что-то сим волическое, эзотеричное. Может, там тайная лаборатория? — в голосе профессора послышалась мечтательность — так ему, похоже, возжелалось в ту лабораторию, за новыми знаниями. — Тайну происхождения ее, уверен, раскрывают эти буквы и цифры. Эх, есть один способ. Если бы это мне раньше в руки попало, я бы провел некий ритуал. — лицо Лёдника сделалось таким жадно-хищным, что Прантиш перепугался — понял, что доктор вспомнил о своих занятиях черной магией и вот-вот возобновит практику. Но тот опомнился, встряхнул головой, сбрасывая одурь, виновато перекрестился, пробормотал короткую молитву.
— Нужно включить наш автомат, пусть еще порисует.
Лёдник принес со своего стола лист бумаги, положил под руку Пандоры. Прантиш, не ожидая приглашения, с радостным предчувствием нажал на маленький рычаг в спине куклы. Послышался легкий шум, будто скользили по хрусткому снегу санки, потом что-то внутри восковой фигуры стукнуло, Пандора резко подняла лицо, и ее глаза встретились с глазами студиозуса. Вырвич еле удержался, чтобы не отскочить от дьявольской фигуры. Кукла посмотрела направо, налево, причем поворачивалась не только голова, но также и глаза, а грудь взволнованно вздымалась. Потом шевельнулась рука с карандашом. Черточка за черточкой на листе начал возникать знакомый рисунок. Пандора внимательно всматривалась в него, поворачивая голову, а по коже Вырвича бегали ледяные мурашки. В том, что происходило, было нечто мерзкое, безбожное. Злая пародия на жизнь.
Лёдник держал рядом два листа бумаги: изображения ничем не отличались, разве что второе было более резким, будто у разбуженной ото сна куклы прибавилось сил и она теперь сильнее нажимала на карандаш.
— За этим рисунком непременно должно скрываться нечто важное! — твердо сказал Вырвич. — Недаром его мость Пане Коханку хочет заполучить этот автомат!
— Думаю, это князю ввели в уши другие, тот же его конфидент Богуш, — рассеянно проговорил Лёдник, всматриваясь в рисунки, будто они были двумя прорвами, в которые упало что-то ценное. — Его милости Каролю Радзивиллу, на наше счастье, сейчас не до каких-то кукол, поэтому за меня всерьез и не взялись.
Лёдник скрутил листы в трубку. Его лицо потемнело, складка меж бровями углубилась.
— И те, кому нужна Пандора, не отступят.
Вырвич тоже нахмурился.
— Надеюсь, ты не собираешься отдавать свое наследство?
Профессор помолчал.
— Отдавать не собираюсь. А вот отнять — могут. Я с альбанцами один не справлюсь. Даже с твоей помощью. Так что пока никому не говори о том, что механизм отремонтирован. Может, пока Богуш с компанией будут уверены, что автомат сломан, ничего предпринимать не станут? А я распоряжусь, чтобы куклу завтра же перенесли в мою тайную лабораторию.
Это означало — в подвалы. В придачу к официальной лаборатории выпросил там Лёдник у ректора уголок для рискованных опытов. Ключ от тех апартаментов был только у профессора, а допущенными туда — несколько доверенных учеников, которые твердо решили стать медиками, и конечно, Вырвич. Через подземный ход, что тянулся до самых королевских конюшен, удобно было приносить трупы для исследований. Прантиш подозревал, что
