лабораторию периодически обыскивают иезуиты — нельзя же допустить до непоправимого богохульства, но Лёдник алхимией более не занимался, золота не варил, духов не вызывал. А вскрывать трупы в европейских университетах давно не было запрещено — наоборот, это делали в анатомических театрах перед сотнями глаз, последнее время стало модным приводить туда титулованных дам, которые повизгивали на галерее и красиво теряли сознание в объятиях своих спутников. Смерть переставала быть таинством, делаясь балаганным зрелищем. В любой книжной лавке продавались подробные ана томические атласы, в любой аптеке Италии, Франции, Швейцарии изготавливали раскрашенные восковые муляжи вскрытого тела. Но здесь, в Вильне, даже заведующий кафедрой мог позволить себе подобные упражнения только в подземельях.
Теперь туда отправится и восковая кукла.
Лёдник, который никак не мог заставить себя оторваться от «прецедента», ковырялся во внутренностях автомата так страстно, будто каждое мгновение его могли вырвать из алхимических рук. Вырвичу даже надоело. Наконец профессор, довольный, будто кот, добравшийся до хозяйской колбасы и украдкой ее уговоривший, утомленно вытер взопрелый лоб и объявил, что принцип действия он в общих чертах уяснил.
— И вот еще какая странность: тот механизм, отвечающий за появление рисунка, — он небольшой, с множеством мельчайших деталек, — выглядит старше, чем остальные части автомата, похоже, его встроили в куклу, созданную значительно позднее. На кой ляд великий гетман приобретал этот авто мат? И почему отписал именно мне?
Лёдник потер свой многомудрый лоб, утомленный от думания, надвинул глубже шляпу и едва не пожелал кукле на прощание доброй ночи.
Перед тем как покинуть помещение, Прантиш задержался, подошел к Пандоре, быстренько расстегнул на ее спине платье, сунул руку в механизм и ловко вынул ту детальку, которую они с профессором изобрели. Так, на всякий случай. Кукла — собственность профессора, значит не должна служить другим!
Глава третья
Страшная тайна Лёдника
Человек, говорящий просто и понятно, может, конечно, показаться умным и даже мудрым, как древний грек Сократ. Хотя господин, который покорно принимает на полысевшую голову помои, выплеснутые женушкой из глиняной миски, — а именно такое случилось с паном Сократом, — вряд ли может называться мудрым. Иначе либо миска в его доме была бы золотая, и дело с помоями устроила прислуга, а не хозяйка, либо женщина десять раз подумала бы о последствиях, кои мудрый человек может организовать, даже не пересчитывая обидчику зубы.
Нет, самый мудрый человек — это тот, у кого из десяти слов простак поймет хотя бы два. И обязательно вся речь пересыпана латынью, как сало — тмином. А если оратор еще и вид имеет фанаберистый да грозный, на голове — аккуратный белый парик, на плечах — бархатную мантию, а на груди посверкивает золотая докторская цепь, — все, мудрость здесь переливается через край и никак не может поместиться в непрочные сосуды студенческого сознания, занятого незаконченной на перемене игрой в кости. Вот бы еще раз кинуть, точно бы Венера выпала!
— Вырвич! О чем я только что рассказывал?
Русый студиозус выглядел настолько честно и добросовестно, что хотелось сразу ему выдать диплом и коленом под зад придать направление из академии, потому что достанет до печенок, прокудник, всех профессоров, пока доучится.
Эх, сошел однажды хоробрый шляхтич Прантиш Вырвич герба Гиппоцентавр со славного пути сарматского рыцарства — вместо того чтобы шесто пером головы врагам пробивать, штудирует Платона да Блаженного Августина, и вот результат — надобно после лекций, когда все честные студиозусы растекаются в стороны от Академии, как воды Черного моря во время бегства евреев из Египта, тащиться в подвалы к вредному пану Лёднику. А между тем астрогалы — кости для игры — просто жгут сквозь карман, так хочется пустить их в дело. А теперь, если не спасет святой Франтасий, снова придется вскрывать диафрагму очередного трупа, добытого в тюремном или больничном морге, да пересчитывать вслух латинские наименования мышц и костей — Лёдник взял себе однажды в голову, что со временем сможет сделать Вырвича своим преемником и в медицинском деле.
Как жаль, что у Лёдников пока нет наследника! Балтромей, наверное, вместо погремушки положит в колыбель с одной стороны микроскоп, с другой — лейденскую банку, чтобы с рождения изучал наследник природоведческие науки.
Правда, был в наказании один соблазн — где-то там, среди колб и хирургических инструментов сидела таинственная Пандора, и можно, попросив