Глава пятнадцатая
Без золотого руна
Что не лечат травы, вылечивает железо, что не лечит железо, исцеляет огонь, что не исцеляет огонь, то следует признать неизлечимым.
Гиппократ был прав.
Ни травы, ни железо, ни огонь не помогли бы профессору Виленской академии победить неизлечимую меланхолию. Вышел утром из комнаты гостиницы «Дуб и Ворон» мрачнее зимнего лондонского неба. И — о чудо, — на пару с Прантишем заказал кофе. Что же, нужно было взбодриться — завтра решили отъезжать. А сегодняшний день панна Богинская и пан Агалинский потребовали посвятить одна — магазинам, второй — кабакам, а Прантиш, которого панна мило попросила охранять ее во время похода за покупками, был в предчувствии галантной прогулки — кому что, а мельнику ветер. Панна хоть и декларировала свою нелюбовь к корсетам, каблукам и фижмам, все-таки заскучала по своему светскому образу и успела уже накупить кое-чего, а сейчас, когда компания разжилась дукатами Пандоры, как было не приобрести что-нибудь из модных тряпок.
Рыжий отельщик жестом позвал Лёдника к себе, пошептался. Вырвич не очень встревожился — после того как Лёдник за три дня вылечил судороги у жены ангельца, тот относился к ученому постояльцу с искренней симпатией. Не исключено, что и во время турнира в бойцовском клубе ловкий отельщик через того же слугу, которого Лёдник посылал в клуб, чтобы записаться на участие, сделал пару ставочек на своего жильца.
Ангелец пошептался с доктором и исчез. Лёдник возвратился с физиономией будто бы спокойной. Но Прантиш научился угадывать, что на дне этого профессорского спокойствия скрывается. И увидел, что на этот раз случилось нечто нешуточное.
Доктор влетел в номер, как черный вихрь, студиозус едва за ним успел. Пан Агалинский даже зевать прекратил.
— Зовите панну Богинскую! Срочно отъезжаем!
— А что такое, доктор? — заспанно поинтересовался Американец, трогая свежий «фонарь» под глазом, который остался на память от лорда Кавендиша. Лёдник провел рукой по лицу.
— Леди Кларенс убили. Хозяин предупредил, нас ищут. Главным образом, конечно, меня.
Беда за бедою ходит с колядою. Прантиш ошеломленно пытался понять, не шутит ли учитель. А тот нервно бросал вещи в дорожный сундук, а потом — вот неожиданность! — осторожно взял в руки подарок Пандоры, турецкую саблю, к которой до сих пор так и не прикоснулся, достал из ножен, тоскливо посмотрел, вложил в ножны — и решительно прицепил к поясу.
Вот тут Прантиш и поверил, что леди Кларенс действительно нет!
— Держу пари на свой любимый парижский роброн серебряной парчи, что из дворца леди Кларенс исчезли и заветные клейноды! — лениво про тянула панна Богинская, передоверившая упаковывать свой багаж отельной прислуге. — Ее мость леди слишком легкомысленно относилась к политическим интригам. Если ввязываешься в борьбу за трон — нужно, чтобы из каждого кубка три раза до тебя отпивали слуги, — наставительно говорила панна. — Те, кто хотел вывести леди из игры, все сделали мудро. Клейноды никто, кроме нее, не читал, они исчезли, владелица умерла, а вместо того чтобы сразу начать интригу, коротала время в компании одного чужестранного врача, на которого очень удобно повесить убийство. — Богинская шаловливо посмотрела на смятенного Лёдника, складывающего бутылочки с лекарствами в чемоданчик. — Ну, надеюсь, по крайней мере, перед смертью леди провела время в усладах. Не так ли, пан Лёдник? Вам же лучше знать!
От такого цинизма даже Прантишу сделалось неприятно. Доктор раздраженно выпрямился и пронзил взглядом нахальную паненку:
— Я не обсуждаю ни свою, ни чужую частную жизнь. И вам не советую.
— Да не влюбился ли ваша мость в ту холодную, как кусок льда, и чувственную не более полена англичанку? — Полонейка преувеличенно наивно хлопнула ресницами. Доктор прищурил глаза.
— Боюсь, что я, по происхождению простой мещанин, не могу додуматься до вашего понимания слова «люблю». Как-то оно в ваших магнатских кругах странно трактуется. Но заверяю вашу мость, что у меня нет никаких оснований для сравнения ее мости леди Кларенс со льдом и поленом.
Богинская немного покраснела и многозначительно покивала головой, а пан Агалинский добавил своего яда, со злобой бросив:
— Что-то все твои любовницы, доктор, недолго живут.
Лёдник промолчал, стиснув зубы, однако так швырнул последний пузырек в чемодан, что тот разбился, и комнату заполнил резкий запах
