болота.
Прощай, Вавилондон, придется ли еще встретиться.
Они гнали лошадей сквозь холодный ветер и мрак, несмотря на усталость и разочарование, и Вырвичу казалось, что с того времени, когда в кабинет профессора Виленской академии пана Лёдника ввалились пьяные шляхтичи с завещанием великого гетмана, прошли не месяцы, а годы. Как будто они добывали Святой Грааль в заколдованной стране феи Морганы.
Огонь в камине Дуврского отеля возводил и сразу же рушил готические храмы, за окнами свистел ветер, в кубках остывал грог, который не полени лась собственноручно приготовить одна благородная княжна, и казалось, что кроме этого сумрачного, но уютного помещения, где любя, ненавидя и терпя друг друга, молчала четверка, нет ничего.
Панна Полонея все время незаметно расправляла кружева на своем платье — будто хотела убедиться, что наконец приняла обычный облик дамы. В ее парике парили голубые птички. Прантиш не сводил глаз — за время их странствия панна немного похудела, но носик был вздернут так же задорно, нижняя губка мило выдавалась вперед. Полжизни отдал бы за то, чтобы поцеловать эти уста — без угрозы, что тебя пырнут кинжальчиком, напоят ядови тым вином или посмеются над доверчивым студиозусом. Вот пан Гервасий Агалинский, «жених» самозваный, не переживает — подкручивает усы да напевает себе под нос об увядшей розе и разбитом сердце рыцаря. Лёдник молчит, уткнувшись в какую-то чрезвычайно редкую и скучную книгу, приоб ретенную в Лондоне, но иногда забывает перелистывать страницы — смотрит отсутствующим взглядом, думает о чем-то своем, тоскливом. Ничего, вот-вот придет из Гданьска судно, там доктору с его морской болезнью будет не до философских рассуждений.
Только бы буря улеглась.
— Что вы будете делать после возвращения, пан Вырвич? — лениво спросила Полонейка, любуясь отшлифованными коготками. — Может, на военную службу пойдете?
— Сначала получу диплом доктора вольных наук, — упрямо ответил Прантиш. — А там видно будет.
— Что ж, у моего будущего мужа, князя Паца, найдется место для еще одного поэта, — несносно спесивым тоном промолвила панна Богинская. — А если вы пойдете дальше по медицинской части, могу предложить вам место нашего придворного лекаря.
Вырвич почувствовал, как кровь прилила к лицу.
— Не думаю, что пойду на службу к вашему мужу.
Пан Агалинский прекратил напевать и оскалился, почуяв начало ссоры.
— А я бы к вам, пан Вырвич, лечиться не пошел. Доктор должен быть, вон как этот ваш бывший слуга, серьезный, мрачный, страшный. Хорошие лекарства — горькие и мерзкие на вкус.
Панна Богинская манерно захохотала.
— Да, пан Прантиш слишком куртуазный для науки.
— А вы уверены, наияснейшая панна, что его мость князь Пац на вас женится? — холодно спросил Вырвич, у которого от гнева даже уши заложи ло. — Особенно после вашего авантюрного путешествия. Из коего вы привезете вместо чудо-оружия хрустальный череп. И будут паны-магнаты один в другого пускать солнечные зайчики.
Полонея злобно прикусила губу.
— У моего пана брата и обычного оружия хватит, чтобы заткнуть рты нахалам!
Прантиш не собирался отступать — откуда-то взялась смелость высказать все, что горьким осадком лежало на дне души:
— Коварно лишили свободы пани Саломею Лёдник и думаете, что вам все даже на том свете будет прощено? Вы, панна, очень напоминаете мне еще одну очаровательную панну — Ядвигу Струтинскую.
— Не ту ли, из-за которой на браславском соймике порезались-подрались? — заинтересовался Американец. Прантиш криво усмехнулся.
— Ее. Староста Опсовский Ян Техановецкий добился руки очаровательной панны Ядвиги, а ее отец не дал за ней обещанных ста тысяч золотых. Пан Техановецкий потребовал развода из-за неприличного поведения жены. А когда во время соймика шел на площадь с братом, тесть увидел его и приказал стрелять из окон. Пана Техановецкого ранили, а брата его так и вовсе убили. И какая же резня началась! Дом Струтинского взяли приступом. Живых и мертвых загрузили на возы да повезли в Вильню. Мертвых — предъявлять, живых — судить. Но за Струтинского были Чарторыйские, поэтому Техановецкие дело проиграли. А в той резне моего дядьку убили, который деньги на мое образование давал, да и потом обещал поддерживать. И какая, скажите, разница, был он на стороне Техановецких или Струтинских? А пани и сейчас на балах красуется.
Прантиш отхлебнул душистого напитка и поставил кружку из синего стекла на стол с ножками в виде грифонов. Голова приятно кружилась.
— Погибнуть в бою за своего сюзерена — это долг шляхтича! — назидательно сказал пан Агалинский. — И нечего укорять прекрасных дам за то, что они пользуются чем Господь их наделил для нашей радости и погибели. Пил и буду пить из туфелек прекрасных дам, наших галантных убийц! Вот однажды в Несвиже на Масленицу мы выпили из сапога пана Кароля за его фортуну — и пусть его мость пан Кароль всю шкуру с меня заслуженно спустит за непочтительность, но из туфельки. из маленькой, расшитой золотом туфельки пить намного приятней!
Пан Агалинский тоже отпил грога и усмехнулся своим бахусовым воспоминаниям.