и сухая ветка, обломившись, упала на плечо испуганного юноши. Не долго думая, он развернул коня вспять. Но тут же, что-то с силой ударило курьера в затылок, сбив наземь шляпу. Раненный судорожно вцепился в загривок понесшей лошади, которая унесла его прочь из чащи.
Когда поверженный курьер открыл глаза, с трудом приходя в сознание, он как во сне увидел сквозь расступающийся туман фигуру в длинном черном плаще. Бесшумно ступая по траве, незнакомец приблизился к лежащему на земле солдату. Тонкой рукой он ловко обшарил карманы и сумку гвардейца, и, нащупав письмо, спрятал его за пазуху. Раненный, решив не выдавать себя, прикрыл глаза, нащупывая рукоять шпаги.
Туман над лесом рассеивался, яркое солнце, светило незнакомцу в спину, оставляя лицо в тени. Каким легким не было движение раненного, незнакомец в черном плаще уловил его, встал, в руке сверкнуло лезвие. Спасшийся курьер, бежавший без оглядки замер, услышал, как лесную тишину прорезал предсмертный крик его товарища.
Глава вторая
В русском лагере было тихо. Яркая луна освещала палатки, косые тени от которых расчерчивали землю. Возле редких ночных костров сидели и негромко переговаривались караульные солдаты.
— Уж, какой раз такое приключается! Федор-то, — солдат кивнул в сторону палатки с раненым гвардейцем, — единственный, кто выжил, да и то ничо толком не видел…
— А я говорю вам, этот черный всадник — дьявол!
— Да, и Яков-то из Семеновского… сказывал про него, мол нечисто там!
Вот уже несколько дней в лагере только и было разговоров, что о черном всаднике. Они будоражили людское воображение, и всаднику приписывали все новые и новые подвиги.
— Говорят, что ховался в тех местах беглый стрелец, ну после бунта ихнего. Но царевы людишки того стрельца выследили на болотах да там же, у его шалаша, и вздернули. Вечерело, и они значит решили заночевать тут же у костра. А до шалаша того токмо одна тропа и была по болоту-то. Выставили они одного в дозор да и спать улеглись значит, а на утро-то дозорный воротился. Смотрит, лежат они все с порезанными шеями, а повешенного нет. И лошадь одна пропала. С тех пор и ходют слухи, что мстит он за души стрелецкие.
— А лошадь его по болоту да по воде, как по земле, ходит… Послышались шаги. Солдаты оглянулись и увидели двух офицеров. Даже в ночной темноте они узнали светлейшего князя Александра Меншикова и Григория Воронова, кто был с самим царем с потешных полков. Офицеры подошли к палатке, где лежал раненый курьер. Григорий вздернул полог и, пропустив Меншикова, вошел следом за ним.
При виде высоких гостей раненый попытался приподняться, но те остановили его жестом. Григорий кивнул на солдата:
— Вот он, герой.
Меншиков склонился над курьером:
— Ну что, братец? Кто это был? Разглядел?
— Я толком не разобрал. Все случилось внезапно. Помню, как дерево поперек тропы повалилось, лошади заметались, да будто тень, какая, по кустам мелькнула. А перед этим только свист слышал! — испуганно перекрестился солдат.
— А что, товарищ твой? — поинтересовался Григорий.
— Так, у меня как лошадь понесла…я, ваш благородь, и видеть его, не видел, томко крик слышал. Кричал, страшно, аж жуть как…
— Эх, толку-то с него как с козла молока: «лошадь понесла», «не разобрал, ваше благородь»! — с досадой махнул рукой Александр и вышел из палатки.
Григорий лишь задумчиво протянул:
— Тень говоришь? Ну-ну!
Он еще немного постоял над раненным, осмысливая услышанное, и пошел догонять Меншикова, благо тот далеко не ушел, а стоял в задумчивости возле палатки. Увидев Воронова, он укутался в плащ, словно озноб пробрал:
— Неладно стало в этих краях, это уже третий разъезд! Ты ж родом отсюда? Места эти знаешь! Поезжай-ка ты туда, Гришка! Погляди, что к чему. Да и письма, курьерские может, сыщешь. Негоже им в чужих-то руках оказаться. Григорий посмотрел на темное небо, усыпанное звездами, и тихонько затянул:
— Эх, судьба моя, судьбинушка…
— Ты чего, Гриш?
