Следователь, производяший впечатление человека, ожидавшего своей участи между жизнью и смертью, хоть и не сомневался, что правильное принял решение, он не подходил сам, в ожидании, когда его позовут. Подошло и его время. Проезжая мимо, «Полторабатька» бросив на него прожигающий насквозь, взгляд, процедил:
— Ну и чего же вы здесь околачиваетесь?! Надеюсь, не для очередной гадости пожаловали?
— Простите, если сможете… Я действительно очень виноват…, я хотел бы хоть, как-то загладить… Вы сами подумайте как…
— Ну вы еще и…, жуть… ну ладно, сами предложили… и все?
— Нет, у меня есть просьба…
— Обалдеть — во молодежь, ничего не боится!
— Простите, это может показаться странным, но только вы, Иван Семенович, можете помочь…
— Ну и чем…
— Вы же буквально на руках носили Андрея Михайловича последние месяцы жизнь, а должны были…, в общем, я считаю его своим учеником…
— Мне вас учить нечему, он мне ничего из своего опыта не передал, простите, здесь помочь нечем!
— Нет, нет…
— Что еще?…
— Я бы осмелился просить…, вы могли бы рассказать, что он был за человек… Многое не складывается, а я хочу о нем книгу написать — нельзя вот так вот взять и забыть его!
— Книгу…, это верно…, он необычным был типом… Хотя… Ты ж следователь, вот ищи… — не поймешь ты всего…, не поймешь… поехали Викушка…
— Я больше не следователь…
— О как! Ну-ка постой…, хм…, поперли, что ли?
— Нет, я вчера заявление написал, признавая свою непригодность…, знаете, стыдно ведь…
— Ну тогда пошли…, безработный…, а волонтером в лиге стать не хочешь?… — Молодой человек просиял, не ожидав такого доверия, только раскрыл рот, что бы с радостью согласиться, но телефонный аппарат в его руке, неожиданно для всех, неприятно завибрировал:
— Извините… Да слушаю, Кашницкий… Доооброоое утро Павел Павлович… — Лицо молодого человека изменилось от неожиданности звонка такого человека — его бывшего, как он уже полагал, начальника:
— Я?! Старший группы?! Так вы же сами сказали, что я все «об… ал», простите… Я?!.. поднимать уровень справедливого отношения?! Я?… нести чести мундира?… Аааа…, можно… Простите, есть…, есть…, а разрешите с друзями?! Есть… — Все остановились у разговаривающего, окружив его, будто старались влезть в трубку и, хоть что-то расслышать:
— Ну и чего?
— Да я чего-то…, не очень понял…, я же заявление к нему на стол…, он меня послал, даже папкой швырнул…
— Ну а сейчас-то чего?! Давай не томи, я устал, как собака с этим перелетом!..
— Да, да…, это конечно, служебная информа…
— Ну вот и все раскаяние…, ладно поехали…
— Да нет…, яяя… — меня назначили старшим оперативно — следственной группы молодых сотрудников, которая…, обалдеть, либо подставить хотят, либо…, реки в спять потекли… И вот еще…, я денежки собирал на памятник Андрею Михайловичу, начальство заказывало, известному скульптору питерскому… Он, правда, согласившись, предупредил, что не покажет до самого открытия…, вот сегодня открывают… Вам быть разрешили…
— Обалдеть! Как вас звать то?
— Всеволод Яковле…, в смысле…, вы то можете просто — Сева…
— У тебя, Сева, с головой то все в порядке? Что-то я понять не могу, ты на какой стороне то… Ты же следователь и по вашим меркам Михалыч теперь преступник…
— Нет, и так многие из наших считаю!
— Ааа, ну раз из ваших… Ну что пойдем… — Народ переглянулся, находясь в небольшом временном ступоре от происходящего, быстрее всех очнулся Самуил:
— А че не сходить то?! Круто ведь!.. — договорились заглянуть в офис «Онколиги», решить и доделать кое-какие дела, а потом всем гуртом на открытие…
Пока все пили чай с тортиком, Сталин слушал новости и соизмерял с имеющейся у него информации. Вкратце было следующее. Мы пропустим неизвестные читателю множественные моменты, остановившись на знакомых.
Итак. Бабушка, попавшая с Викторией в одну камеру все еще находилась в тюрьме, ей дали время еще несколько дней для сбора двух миллионов
