действия, и они не замедлили себя ждать…
Не успев поговорить со Сталиным, Аля подошла к Тане и поздоровалась. Зная о каждом и помня о любом члене «Онколиги», конечно, Ермакова не забыла и об Алевтине.
— Привет, Аль! Вот и попрощались…
— С ней, С Катей нельзя вот так прощаться, она теперь с каждым, а до этого могла быть одновременно только с одним…
— Красиво сказано… Как ты после «химии»? Смотрю лица на тебе совсем нет…
— Раньше бы простонала, теперь — здорово… — Татьяна повернулась к ней полностью и всмотрелась в глаза говорившей. Сказанное не было похоже на прежний настрой девочки, что понравилось, даже зацепило…
— Ты как сюда добралась то?
— На маршрутке, не поверишь — бесплатно?
— Это как?
— Сама не поняла! Недавно водитель меня выбросил из нее…
— Надо найти его и всыпать…
— Не надо, он извинился и теперь предложил бесплатно ездить… — Татьяна снова всмотрелась в глаза собеседницы, будто бы в первый раз, предположив, что что-то упустила…
— Ты что-нить принимаешь?
— Две свеклы с утра съела…
— Угу, еще те депрессанты… Ты как-то изменилась!
— Да теперь у меня выхода нет — Катя подзарядила, да и многое я поняла…
— Так, ну-ка садись ка в машину, поедем, довезу тебя до дому…
— Я сама…
— Сама будешь рожать…
— Я уже…
— Знаю, но по тебе видно — ребенок и ребенок… Хочу посмотреть, где ты живешь, что-то мне кажется…
— Не нужно, там…
— Вот потому и нужно… Разберемся!.. — Если Ермакова говорила о чем-то настойчиво, лучше было уступать, дешевле выйдет!..
В деревянной кроватки, такой, как были у всех и у каждого в виде небольшой клетки с деревянными прутами, с облупившемся лаком, царапинами, даже оставленными от укусов какого-то животного следами зубов, стоял улыбчивый малыш, явно уже переросший это разграничительное приспособление, а потому используя его, как перила для упражнений, назначение которых было известно только одному ему, радовал своим существованием окружающий мир.
Совершенно светленькие тоненькие кудряшки, чуть достававшие до плечиков, вторили каждому его движению. Внимательно слушая и вопросы Татьяны и ответы на них своей мамы, в промежутках ребенок поворачивался боком и делал пару рывков вдоль перегородки, как солдат при прохождении специального препятствия, помогая себе руками при ускорениях и торможениях, чем отвлекал от разговора, что естественно замечал и радовался, вдруг такому вниманию, от которого давно отвык.
Взрослые улыбались, делая различные знаки внимания. Наверное, маленький человек понимал необходимость меры привлечения к себе внимания, дорожил каждым мгновением, и имея скрытую, где-то глубоко в своих надеждах мечту, попасть на руки большой тете, улыбался ей особенно… При этом умея говорить, почему то молчал, видимо предпочитая одну вовремя сказанную точную фразу, постоянной болтовне.
— Аля! Ну это просто… — тут нельзя жить!..
— Я тоже так думала, но когда нам дали этот закуток, мы были так счастливы чему-то своему, что и не подумали, что бывает что-то лучше…
— Да как они вообще это могут давать?! Я же знаю, что в жилых фондах куча пустующих квартир, нафиг никому не нужных — все равно разрушаться! Ну почему вот так-то?!
— Потому что мы никому не нужны…, нас бы, наверное, давно с лица земли стирали еще при рождении, что бы мы не портили своим существованием внешний вид городов и настроение чиновников…
— Ага…, здорово! И давно вы здесь?
— Третий год…
— Ничего себе! Да здесь же даже отопления нет, и водопровода! Ты как тут вообще живешь то…
— Да я привыкла… Неудобно правда купать Женечку… — Малыш, услышав свое имя, вытянул ручки вперед навстречу большим людям, замотал головой и весело затараторил: «Женечка, Женечка, Женечка!»… Татьяна подошла к девочке, взяла на руки и поняла, что минимум полчаса не сможет
