Глава 8
Костя ничего не говорил маме про Женю потому, что считал это сугубо личным делом, никого другого, даже близких родственников, не касающимся. В таких вопросах он как-нибудь сам разберется, без посторонней помощи и советов. Он же не маленький, чтобы подробно отсчитываться, с кем, где и когда бывает, чтобы посвящать маму во все свои тайны и переживания, и уж тем более спрашивать разрешения на собственные чувства. Костя и предположить не мог, что маме не понравятся его встречи с Женей.
Хотя слово «встречи» тут не особо подходило.
Так, видятся иногда. Точнее, он сам устраивает редкие свидания, пользуясь благовидными предлогами: «Помощь не нужна?» или «А не надо опять с Плюхой посидеть?»
А помощь действительно требовалась, и Женя ее принимала уже намного спокойнее, не так остро чувствуя вину за то, что приходится кого-то напрягать.
Нет, кажется, Костя уже не относился к группе «кого-то». Во всяком случае, его больше не считали совершенно чужим навязчивым мальчиком, не удивлялись, когда он звонил, но и никаких близких отношений пока не складывалось. Женька все равно держалась на расстоянии. Она, словно заведенная, крутилась между колледжем, больницей и домом, и у Кости язык не поворачивался даже намекать на настоящие свидания.
Потом еще появится время, а пока главное – не пропасть из виду, не выпасть из памяти, всегда оказываться рядом в нужный момент.
Самойловы на самом деле нуждаются в поддержке, и странно, что у мамы нашлись причины для негодования. Она же сама из-за сочувствия и желания помочь привела Женю в дом, познакомила с сыном! А теперь почему-то недовольна.
Костя и без лишних слов это понимал: по интонациям, с которыми мама произносила фамилию Самойловы, по выражению лица. Он сразу замечал и раздражение с примесью брезгливости, и досаду, и тщательно сдерживаемое желание высказаться жестко и категорично: «Я запрещаю тебе видеться с ней!» Слишком хорошо Костя знал свою маму. Только у него не получалось отыскать объяснения самому главному: что не так? Чем не устраивает маму Женька?
Вроде бы наоборот должно быть!
Мама же сама привела Женю в дом. Кого угодно она бы даже из очень большой жалости не притащила. Обязательно все возможные аспекты рассмотрела бы и со всех сторон оценила. А тут, видимо, пришла к выводу, что Самойловы – дети достойные. Разве ее больше не обеспокоило бы то, что Костя встречается с совершенно незнакомой ей девушкой? Она же обязательно должна быть в курсе всего, что родного сыночка касается. Все знать, во всем участвовать. Даже в мелком, а уж тем более в значительном. Взять хотя бы историю с военкоматом.
Вот еще одно доказательство, что Костя уже вырос: пришло время вставать на воинский учет. Обычно это происходило организованно. Снимали с уроков всех десятиклассников мужеского полу и вели в военкомат, заранее приучая к обязательности и строю. Но Костя не был бы Костей, если бы в каком- то массовом мероприятии поучаствовал.
Накануне великого похода его угораздило загреметь в больницу. Причем загреметь в прямом смысле слова. Навернулся с горки на детской площадке. Случайно. То ли сам движения не рассчитал, то ли Игорек ненароком подтолкнул. Скользко было. Зима, мороз. Костя не съехал, как все. Слетел с другого края. Очень неудачно. Грохнулся головой и боком о твердый как камень лед. И отключился.
Одноклассники, с которыми сидел на горке, жутко перепугались. Игорь позвонил Костиной матери, помнил, что она врач. Та примчалась быстрее «скорой», сама отвезла сына в «травму», уговорила положить в стационар на несколько дней, под наблюдение. Хотя Костя даже ничего не сломал, просто ушиб сильный и сотрясение. Рука стала кроваво-фиолетовой и распухла, физиономия отчасти тоже.
В школу Костя явился, как герой сражения. Рука на перевязи, на скуле засохшая ссадина и уже пожелтевший фингал.
Классная передала ему повестку из военкомата, сказала, пусть мама подпишет бумажку, что согласна. Сейчас с несовершеннолетними без разрешения родителей ничего нельзя делать. Мама бумажку подписала и заявила, что пойдет с Костей.
– Я сам! – решительно заявил Костя. – Тебе-то туда зачем?
– Знаю я их медкомиссии! – с негодованием воскликнула мама. – Лишь бы план по призыву выполнить. Ради этого и косого, и хромого готовы в армию отправить.
Костя ухмыльнулся. Это мама про него так? Ну, косой еще куда ни шло: один бок у него точно сейчас ущербный. А вот с ногами – все в порядке.
Видимо, мамы все на военкомат неадекватно реагируют.
– Какой призыв? Мне еще семнадцати даже нет. Да в таком-то виде. Мне же только на учет встать.
Они долго препирались, почти до ругани дошло. В какой-то момент Костя чуть было не уступил – устал спорить, – но вовремя представил, как идет в сопровождении мамочки. Только что она его за руку не держит. За ту самую, на перевязи. А он – недомерок хлипкий, с рожей побитой.
– Мам, или я один, или вообще не пойду.
Мама сдалась, но в ее выражении лица и взгляде явственно читалось: «Как же ты без меня, мой маленький, беспомощный мальчик?» И Костя ни капли удивился бы, если б узнал, что мама тайком кралась следом за ним, прячась за прохожими и деревьями, а потом караулила за углом военкомата, когда он выйдет.
