Они прошли в небольшое деревянное аэровокзальное помещение, зашли в типично служебный кабинет. Максимов сначала позвонил в Москву дежурного по ГРУ и проинформировал о загрузке самолета. Затем Понаровский позвонил в приемную Жданова и также сообщил о ходе работ.
После этого изрядно уставшие мужчины приступили к ужину…
В 22 часа Сергеев поднялся в самолет. Командир корабля закрыл входную дверь грузового салона. Затем визуально осмотрел закрепленный груз. Весело бросил:
— Ну что, лейтенант, махнем вдоль по Питерской, да на троечке?
— Махнем, товарищ майор, — в тон ответил Ермолай.
Майор проследовал в кабину пилотов. Транспортный самолет с бортовым номером 13 после короткого разбега, натужно гудя, взлетел. Сделав круг буквально над самым городом, он на небольшой высоте лег курсом на юго-восток.
При погрузке Сергеев оставил себе сидячее местечко возле небольшого круглого иллюминатора. Всматриваясь через стекло в ночную темень, он пытался определить линию фронта. Но это оказалось невозможно, хотя отдельные вспышки внизу он наблюдал.
Ермолай решил подремать. Перед вылетом он спросил у командира корабля, куда они летят.
— Не знаю, — ответил летчик с петлицами майора. — Пункт назначения нам сообщат в воздухе.
— Куда же мы полетим? — удивился Сергеев. — На юг или на север?
— Пока будем держать курс на Ярославль…
«Обстреляют, не обстреляют?..», — размышлял Ермолай.
Судя по всему, самолет набрал нужную высоту, линию фронта определенно миновали.
«Ярославль… А дальше?..» — в полудреме размышлял.
Все тело от нагрузки, да и ранений и травм, неприятно ныло…
Майор Истомин получил от дежурного по Управлению информацию о загрузке в Ленинграде самолета с бортовым номером 13 и успешном вылете.
Чтобы узнать, как преодолел борт занятую немцами территорию, майор позвонил в штаб Калининского фронта. Ему сообщили: борт 13 благополучно прошел зону ответственности фронта. Истомин взглянул на часы. Судя по времени в полете, борт находится где-то в районе Ярославля.
«Так. Начало операции «Театр» прошло удачно», — решил довольный майор.
В хорошем настроении направился на доклад к руководству…
А сон все не шел и не шел. В голове Ермолая бродили самые разные мысли, ведь он был в своем родном городе.
Промелькнуло детство и юность… папа, мама…
«Нужно будет как-то мамочке черкнуть письмо», — подумал.
Вспомнилась работа, Коваль… Вот в памяти возникла Иринка, Ципок, Мила…
Ночь. Где-то далеко периодически возникают сполохи, очевидно, бьет артиллерия. А у аэродромовской проходной тишина. В окошке деревянной проходной брезжит слабый свет, вероятно, коптит керосиновая лампа.
Вот к проходной подходит женщина в пальто и с сумкой в руке. Прислушивается, оглядывается по сторонам. Стучит в окно. Из проходной доносятся некие звуки. Открывается дверь и выглядывает полная женщина в телогрейке.
— Чего тебе, баба? — недовольно спрашивает. — Давай проваливай, не положено тут.
— Замерзла я совсем, пусти погреться, — жалостливо изрекает незнакомка. — У меня продукты есть, есть и выпивка. Пусти на пару часиков согреться, а потом я уйду.
Женщина в телогрейке две-три секунды думает.
— Пусти, женщина, — едва не плача, просит незнакомка, — ведь околею я тут на ветру.
— Ладно, проходи.
За столом сидят две женщины, распивают спиртное и закусывают.
