предположению, и есть следствие героического «усилия обуздать эту легкость». Гринберг пришел к выводу, что на том этапе де Кунингу еще не хватало «мощи Поллока» и «чуткости Горки» и он сильнее, чем каждый из них двоих, «опутан противоречиями», но у него есть все, «чтобы прийти к более ясному искусству и предложить более жизнеспособные решения живописных проблем». А это значит, заключает Гринберг, что его по праву можно считать «одним из четырех или пяти ведущих художников страны».
В основном благодаря настойчивости Игана несколько из выставленных работ все же удалось продать, в том числе одну – Музею современного искусства. И тут вокруг де Кунинга неожиданно поднялся шум, почти сопоставимый с ажиотажем вокруг Поллока тремя годами раньше. Эмигрант-голландец, кумир прогрессивных художников, долгие годы из принципа не выставлявший свои работы, несмотря на бедность и лишения, наконец-то явил себя миру. И то, что он решился показать, действительно заслуживало внимания.
Но главное – его находки указывали молодым художникам возможный путь развития. Если Поллок, с его несусветной техникой дриппинга (разбрызгивания и проливания краски на холст), для многих был, в сущности, бесполезен, поскольку большинство художников все еще двигались в русле станковой живописи, прочно опиравшейся на рисунок, де Кунинг предлагал альтернативный подход, который, при всей его новизне, эмоциональности, даже взрывоопасности, укладывался в рамки традиции.
Поллок тем временем снова метался из стороны в сторону в состоянии, близком к отчаянию и панике. Несмотря на шквал одобрительных рецензий (и нескрываемый энтузиазм де Кунинга), его триумфальная выставка у Бетти Парсонс в финансовом отношении провалилась. Абстрактное искусство продавалось в Нью-Йорке со скрипом. Абстрактное искусство уроженца Среднего Запада, который додумался разбрызгивать краску на разостланном прямо на полу холсте, практически не продавалось. Такова была суровая правда жизни. А тут еще внезапный отъезд Пегги Гуггенхайм в Венецию! Вместе с ней исчезла их главная финансовая опора. Последний чек от прежней благодетельницы поступил в день закрытия выставки. Только через полгода, в июне, Парсонс подпишет с ним новый контракт. Уже к марту Поллок и Краснер сидели в глубокой яме безденежья.
Поэтому, когда де Кунинг начал получать благожелательные отзывы – поначалу едва слышные, но постепенно набирающие силу и долго не затихавшие после того, как выставка закрылась, – Поллок почуял угрозу и утратил самообладание. Вне себя оттого, что у молодежи де Кунинг теперь не сходил с языка, Поллок в соответствующем настроении явился на ужин, устроенный для художников в рыбном ресторане «Устричный Джек» на 8-й улице. «Он кидался на всех подряд: кто бы что ему ни сказал, все было не так, – вспоминала Этель Базиотис. – Старым друзьям от него досталось – просто ужас. Таким я его еще не видела». В довершение всего он накинулся – не на де Кунинга, нет, а на его бывшего наставника и соратника Аршила Горки.
Горки переживал не лучшие времена, и Поллок не мог об этом не знать. За два года до описываемого эпизода у него сгорела мастерская. Потом он перенес операцию по поводу рака толстой кишки и с тех пор вынужден был жить с колостомой на животе и прикрепленным к ней мешком-калоприемником. На той дружеской посиделке в «Устричном Джеке» он коротал время, оттачивая ножиком карандаш. Поллок подошел к нему и ни с того ни с сего начал орать – издеваться над ним самим и его картинами. Все онемели. Горки, сжав зубы, продолжал оттачивать карандаш. Поллок все не унимался, пока Уильям Базиотис наконец не заставил его заткнуться.
Строить догадки насчет того, что двигало Поллоком, – дело неблагодарное. Но, может быть, учитывая давнюю привязанность де Кунинга к Горки, Поллок таким причудливым способом косвенно сводил счеты с де Кунингом, чей успех лишил его покоя. Если так, то это далеко не последний случай, когда Поллок подобным образом камуфлировал свои истинные чувства.
И Поллок, и де Кунинг прекрасно понимали, какую роль им отводят критики и публика: в глазах современников они оба были первопроходцы, лидеры и, следовательно, соперники. Естественно, какое-то время они относились друг к другу не без опаски. Но взаимное напряжение, или настороженность, как ни назови, вскоре уступило место мужскому, несентиментальному товариществу и откровенному взаимному восхищению.
Весной, прежде чем уехать в Северную Каролину преподавать в летней школе при колледже Блэк-Маунтин, де Кунинг впервые посетил Лонг-Айленд. В гости к Поллоку и Краснер он отправился вместе с Элен, Францем Клайном и Чарли Иганом. О том, как прошла встреча, ничего не известно. Но поездка определенно произвела на де Кунинга впечатление: в последующие несколько лет он стал проводить на Лонг-Айленде все больше и больше времени и в конце концов переехал жить в Ист-Хэмптон. Дом он себе присмотрел всего в нескольких минутах ходьбы от Поллока и Краснер, напрямик через кладбище, где ныне покоится Поллок.
Летом и осенью Поллок плодотворно работал, совершенствуя удачно найденный новый стиль. Но в остальном он был все так же опасно непредсказуем. За 90 долларов он купил старый, видавший виды «Форд-А» и разъезжал на нем по Лонг-Айленду независимо от стадии опьянения. Краснер жила в постоянной тревоге. Мать Поллока Стелла, узнав про автомобиль, написала его брату Фрэнку – будто в воду глядела: «Ему нельзя садиться за руль и при этом пить, не то убьет кого-нибудь или убьется сам».
На одной вечеринке в Манхэттене Поллок поверг всех сначала в ступор, потом в ужас. Затеяв ссору с Уильямом Филлипсом, редактором журнала «Партизан ревью», он уже изготовился пустить в ход кулаки, но внезапно передумал, схватил дорогую туфельку Сью Митчел, подружки Клемента Гринберга, и на глазах у всех разодрал ее на куски. Потом рванулся к окну и полез наружу, по-видимому намереваясь прыгнуть вниз, – до земли было несколько этажей. Марк Ротко и тот же Филлипс едва успели его схватить и повалить на пол.
Несчастный Горки тоже при этом присутствовал. Мало на него свалилось бед – пожар в мастерской, рак кишки, – так он еще сломал себе шею в автокатастрофе (за рулем был его арт-дилер Жюльен Леви). А незадолго до аварии он узнал, что его любимая жена изменяет ему с художником Роберто
