— Как случилось, что ваши дети поступили в отделение в шоковом состоянии? — спросил полицейский.
— Муж на их глазах отрубил щенку хвост, они испугались, — объяснила она.
— Это произошло в вашем присутствии, и вы ничего не сделали, чтобы уберечь детей?
— Нет, я не видела, как это случилось.
— Где вы были в это время?
— У соседки. Понимаете, мы приехали ночью, я была уставшая, я уснула… — сбивчиво и взволнованно произнесла Милана.
— Пьянствовали с соседкой? — ухмыльнулся мужчина.
— Я вообще не пью.
— Ну да. Я выдумал, что у вас в крови обнаружен алкоголь, — съязвил полицейский. — А почему вы в таком… грязном виде? Поцарапанное лицо, эти галоши…
— Я же сказала, что мы приехали ночью, я еще не была дома и не успела помыться. Соседка сняла с меня мокрую одежду и дала свою. Временно.
— Все ясно. Вы напились до такого состояния, что обмочились, и соседка вас переодела. Вы были не в силах сами переодеться?
— Да нет же, вы меня неправильно поняли! Я намокла под дождем.
— А сколько дней вы не мылись?
— Несколько. Я была не дома, мне негде было помыться, — прошептала Милана и покраснела.
— Почему вы были не дома? Ушли в запой?
— Нет. Я забрала детей и уехала от мужа. Но мне пришлось вернуться.
— И где вы провели с детьми эти дни? Они не только грязные и испуганные, но и простужены.
— У меня не было денег, нам негде было ночевать… Пришлось провести эти дни на улице с бездомными… Дети простыли, и у меня не было другого выхода, как…
— В общем, все ясно. Я оформляю документы надлежащим образом и передаю куда следует, пусть там сами разбираются, — сказал мужчина за столом.
— Прошу вас, не надо! Я хорошая мать! Я сейчас вам все расскажу! — взмолилась перепуганная Милана.
— Раньше надо было думать, а теперь она ищет оправдания, — недовольно произнес он. — Знаешь, сколько я повидал таких, как ты!
— Но вы же меня не выслушали!
— Иди отсюда! — отмахнулся от нее мужчина, как от надоедливой мухи.
Милана выбежала в коридор, села на стул у окна и безутешно расплакалась. Она чувствовала себя униженной и беззащитной. Сергеевна молча таскала тряпку на швабре по полу, бросая взгляды на вздрагивающие от рыданий худенькие плечи вновь поступившей мамаши. Она убирала коридор и хорошо слышала недавний разговор. За время работы в детском отделении она насмотрелась всего: мамочек, которые кусали локти и рвали на себе волосы из-за болезни или потери ребенка; видела таких, которые приносили своих детей, избитых ими же; видела алкоголичек и их потомство. В этой женщине, грязной, измученной, с запахом перегара, в нестиранной одежде, она разглядела глубоко несчастную, доведенную до отчаяния мать. Она не стала пока подходить к ней, давая возможность выплакаться.
Пришло время посещения больных.
— Вот, твой муж принес, — подала Сергеевна пакет Милане.
— Что там?
— Передачка тебе и детям.
Милана вывернула содержимое пакета на кровать, отобрала детскую одежду, все остальное засунула назад.
— Здесь еще суп и яблоки, — подала она второй пакет.
— Верните, пожалуйста, вот это назад. — Милана отдала пакет с едой и своей одеждой. — Скажите, что мне от него ничего не надо.
— Так у нас же мамаш не кормят.
— Я знаю.
— Выйдешь к нему? Он хочет поговорить.
— Мне не о чем с ним говорить.
— Дело, милочка, твое, — сказала Сергеевна, забирая пакеты, — но он все-таки отец детей.
— Он? Отец? — горько усмехнулась Милана. — Видите, до чего он довел детей? Если меня не посадят, я его убью, — уверенно произнесла она.
— Что… сделаешь? — спросила побледневшая Сергеевна.
— Убью! — повторила Милана, до боли сжав кулаки.
