Вечеринка оказалась именно такой, как я себе и представлял. Даже хуже. Масштабная. Тщательно продуманная. Помпезная. Дорогая. Тут и фейерверки, и какая-то известная поп-группа с причудливыми прическами, безупречными зубами и дерьмовыми голосами. Бред какой-то. Маленькие лампочки на тонкой серебристой проволоке обмотаны вокруг металлических стоек кованых беседок. Столы, покрытые скатертями. Открытый бар, полки которого заставлены ликерами и винами. Мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях. Скопление искусственных сисек и дорогих ароматов.
Я появляюсь в рваных джинсах и футболке с изображением Bullet for My Valentine
Ха. Как бы не так.
Она ругает меня за то, что оделся, как дегенерат, а потом пытается отобрать бутылку виски. Это ограниченный выпуск Michter`s Celebration Sour Mash — стоимостью почти четыре тысячи долларов и с этикеткой, покрытой восемнадцатикаратным золотом. И я пью его прямо из горла. Я думал умыкнуть Dalmor шестьдесят четвертого года из папиной коллекции, но не смог себя заставить, потому что такой виски требует к себе уважения и употребления по всем правилам, так что я оставил его на месте. Когда ясно даю матери понять, что не расстанусь со своим трофеем и что это мой себе подарок ко дню рождения, она предпринимает попытки представить меня богатым холеным дочерям своих высокопоставленных друзей.
Не поймите меня неправильно, я не прочь покувыркаться с богатой сучкой — или четырьмя — но они так раздражают, когда не раздеты, а их рты заняты не тем делом. С цыпочками, вроде этих, главный фокус — это найти им такое занятие, чтобы у них не было возможности говорить. Понятно, о чем я? Хотя флирт — это весело. Конечно, они все красивые, и я им всем нравлюсь. Я опасен. Я плохой мальчик. Настоящий бунтарь. Ведь я продал за баснословные деньги свою половинную долю от компаний отца в день своего восемнадцатилетия. И, поверьте, продал по самой высокой цене, потому что не идиот. Из меня мог бы получиться чертовски успешный бизнесмен, если бы я выбрал для себя этот путь. Но я использовал вырученные средства на постройку «Скитальца», а оставшихся денег с лихвой хватало на финансирование моих приключений последние двенадцать лет. Да, компания моего отца стоила, как целый монетный двор. И я продал ее, чтобы плавать по миру и жить в праздной роскоши. Настоящий блудный сын — это я.
Однако, мне становится скучно. Я закрываю бутылку и прихватываю ее с собой на вертолетную площадку в дальнем конце восточного крыла. По одну руку от меня манерная кокетка по имени Лана, а по другую — чересчур болтливая наследница миллионов Морган. Я знаю один заброшенный пляж в сорока минутах лету к северу от Лос-Анджелеса, и наш семейный пилот, Робби, доставит нас туда.
Он сажает вертолет прямо на пляже, я помогаю девочкам выйти и прошу Робби вернуться за нами через два часа.
Не теряя времени, мы раздеваемся, и на этот раз я позволяю себе только получать удовольствие, не заботясь об отдаче. Обычно я непреклонен в том, чтобы сначала удовлетворить партнершу — и желательно не один раз — а потом уж даю выход себе. Но сегодня все для меня и только для меня. Мне тридцать один, мать вашу! Я дотянул до тридцати одного.
Я позволяю им прикасаться, целовать и не сдерживаться, позволяю показать мне, что, да, если налью им выдержанного виски, то они проделают все то же самое друг с другом и со мной, и что… ну… лучше пусть это останется в моем воображении и в моей памяти.
Лунный свет, виски, груди, губы на всем моем теле, грохот океана и прибой, лижущий пальцы моих ног, и… как ее зовут? Ах да, Морган. Она лижет меня кое-где в другом месте… Это отличный способ отметить тридцать первый день рождения!
Пока все дерьмо мира не ополчилось против меня.
Перебор виски и очень интенсивный секс не лучшим образом сочетаются с врожденным пороком сердца. Но кто ж знал? Добавить к этому тот факт, что я нахожусь у черта на куличиках без каких-либо медикаментов и вне зоны действия мобильной связи.
Все началось после того, как я в третий раз кончил на — хорошо, по большей части
Это похоже на то, что произошло в Чили. Но на этот раз мое сердце не замедляется. Оно колотится еще сильнее. Я перехожу на квадратичное дыхание, сосредотачиваюсь на подсчете ударов, стараюсь замедлить их. В конце концов я вынужден отойти от девочек, сесть на песок и, опустив голову на согнутые руки, дышать. Надеяться. Умолять, чтобы оно билось хотя бы еще один день.
Хотя бы день.
В том смысле, что умереть в свой тридцать первый день рождения?
Господи, какая насмешка судьбы.
Но это так.
Не на вершине горы в Чили, нет.
Дома, в Калифорнии.