операции.
Чтобы получить письменное согласие на проведение операции, мы обязаны подробно объяснить все связанные с ней риски. Во время четвертой операции на сердце риск смерти никак не может быть ниже двадцати процентов. Кроме того, существовала реальная угроза того, что фрагмент миксомы отделится от нее и решит посетить мозг. Если же операцию не провести, опухоль продолжит разрастаться и вскоре заполнит собой сердце. Чем больше она будет, тем выше вероятность развития эмболии. Мы попали меж двух огней.
Перед операцией церковь, в которую ходила Анна, провела в ее честь ночную службу. Как всегда, Дез и Дэвид доставили ее в операционную. Я остался в комнате отдыха. Все происходящее выматывало их эмоционально, прямо как молодых родителей, которые приводят своего малыша в наркозную комнату, а потом вынуждены оставить его с незнакомыми людьми. Дез сомневался, что Анне удастся справиться.
Эта миксома была самой большой из четырех – она практически заполнила все левое предсердие. Я вырезал ее под корень и начал пристально рассматривать испещренное шрамами предсердие. Мог ли я хоть как-то предотвратить дальнейшее появление новообразований? Я решил пойти на крайние меры: взял электрокоагулятор и принялся уничтожать клетки, выстилающие сердце изнутри, – тот самый слой, что был генетически запрограммирован оборвать Анне жизнь. Я выжег все, до чего смог достать, поднимая клубы дыма. Я применил тактику выжженной земли, потому что не хотел, чтобы родовое проклятие настигло Анну.
Пока я уничтожал клетки на внутренней стенке предсердия, удача неожиданно улыбнулась мне. Я приоткрыл митральный клапан, чтобы осмотреть левое предсердие, и вдруг заметил на одной из мышц клапана миксому в зародышевом состоянии. Она была слишком маленькой, чтобы ее удалось разглядеть даже на самом чувствительном эхокардиографе, но неизбежно разрослась бы, останься незамеченной. Я удалил паршивку и отправил в банку к старшей сестре. Патоморфолог позднее должен внимательно все изучить.
Сердце по-прежнему выглядело жизнеспособным, сердечный ритм был нормальным, а выжигание левого предсердия изнутри вроде бы не спровоцировало неприятных последствий. За остальной частью операции я наблюдал со стороны: у меня подобралась первоклассная операционная бригада, и не было нужды все доводить до конца самому.
Когда грудину стянули проволокой, я отправился повидаться с Дезом, чтобы положить конец его переживаниям. Кровопотери почти не было, потому что все прошло быстрее, чем предполагалось, и я рассчитывал застать его в церкви. Найдя его, я сказал, что все позади. В очередной раз Анна была в безопасности, при условии что сможет восстановиться после операции.
Вот только я беспокоился, что она может опустить руки, если начнет зацикливаться на вероятности рецидива. Анна нуждалась в ударной дозе оптимизма, в максимальном поднятии морального духа, чтобы продержаться следующие несколько недель, преодолеть боль, страх и чувство неопределенности. Я попросил Деза взять Бога с собой в больницу.
Анна медленно оправилась после операции, к счастью, избежав серьезной инфекции дыхательных путей. И снова все упорно старались ей помочь: медсестры, физиотерапевты, священники, а особенно друзья и родные, которые не забывали приносить с собой позитивное мышление в львиных дозах. К тому времени Анна стала знаменитостью в больнице и окрестностях, и все искренне желали ей выздоровления.
После успешной операции пациент нуждается в ударной дозе поддержки и оптимизма со стороны родных, прежде чем придет в норму и сможет спокойно продолжить жить дальше.
И снова ее выписали домой, где ей предстояло с ужасом ожидать очередных обследований и вселяющих страх эхокардиограмм. Миновали месяцы – никаких происшествий. Затем годы. Два, если точнее.
Сырым и серым ноябрьским вечером 2004 года, в преддверии Ночи Гая Фокса[30], Анна пришла на осмотр к кардиологу. Она приехала вместе с отцом, который помог ей разместиться на кушетке для проведения эхокардиографии. На ее костлявую грудь нанесли гель, чтобы улучшить контакт с датчиком. У обоих в ожидании результата подскочил уровень адреналина. Но буквально через несколько секунд все оборвалось у них внутри, когда они увидели бесформенную массу, плавающую в левом предсердии, как золотая рыбка в банке. Это чувство было им до боли знакомо. Вот вам и тактика выжженной земли.
Это было слишком для Анны, слишком для Дэвида – и для Деза тоже. Их легко понять: сколько еще способен вынести один человек, почему Господь позволил такому случиться и – самое главное – что делать дальше? Чтобы ответить на последний вопрос, нужно было все тщательно взвесить. Сколько еще у этой молодой женщины можно вырезать сердце по кусочкам? Вся ситуация вызывала слишком сильные эмоции, чтобы принять быстрое решение, и Анна с отцом в полном отчаянии отправились домой. Да и доктору Форфару требовалось все обдумать, а затем обсудить со мной, но на время рождественских праздников он решил оставить семью в покое. Разумеется, покой им только снился: Анна понимала, что ей огласили смертный приговор.
Вместе с Дэвидом она вновь пришла к врачу в начале января. Дез на этот раз был с ними. Теперь неопределенность исчезла, и его интересовало лишь одно: как помочь Анне? После повторной кардиограммы им окончательно стало не по себе. Все четыре миксомы, что я к тому времени удалил, выросли очень быстро, хотя и были доброкачественными. Эта же опухоль достигала двух сантиметров в диаметре и уже проникала сквозь митральный клапан, значительно повышая риск повторного инсульта.
Доктор Форфар позвонил мне, чтобы сообщить печальную новость. Что я думал на этот счет? Можно ли Анне пересадить донорское сердце? К сожалению, нет. При пересадке остается значительная часть левого и правого предсердий, к которым и пришивается донорский орган, так что это нам не
