Люк протянул мне целый пакет мытого шпината:
– Бинго, в этом-то и вопрос: почему они не жертвуют еду куда-нибудь? – Он снова нырнул и вынырнул с четырьмя буханками действительно хорошего хлеба. – Просто это слишком большая обуза для магазина. Если кто-нибудь в приюте отравится или заболеет, магазин могут засудить. Вот, поймаешь? – Он кинул хлеб мне в руки.
– То есть ты выбираешь еду в мусорных баках, а потом что? Сам несешь ее в приют или еще куда-нибудь? – спросила я.
– Бинго, – снова сказал Люк. – Мусор – это общественное имущество. Я делаю грязную работу и несу всю неиспортившуюся еду в столовую для бездомных или в продуктовый банк Эш-Гроув. А они уже решают, использовать ее или нет.
– Почему же ты не ныряешь в баки Эш-Гроув?
Люк уставился на меня сверху вниз и поправил очки на носу:
– Ныряю. Но там продуктовые магазины проверяют запасы по пятницам. А этот магазин получает новые поставки по воскресеньям и к этому времени вычищает старые запасы. Поэтому я приезжаю сюда по воскресеньям после обеда, пока продукты не испортились: не успели замерзнуть в холод или протухнуть от летней жары. Но нам пора уходить – в пять часов приезжает грузовик, чтобы очистить бак.
Люк сверился с часами.
Секундочку. Люк Павел нырял в мусорные баки в благотворительных целях месяцами? А может, и годами? Разве это стал бы делать Мистер Очаровашка, который водил меня за нос, встречаясь при этом с другой?
Я сердито уставилась на него:
– И что ты имеешь с этого?
Люк замер с огромным, чистым мешком в руках:
– Я? Что? Ничего.
Он швырнул завязанный мешок в сторону, и тот приземлился на землю. В него были напиханы баранки и булочки из отдела выпечки, которые не успели продать.
– Почему ты думаешь, что я пытаюсь что-то с этого получить? – спросил он.
«Потому что ты двуличный придурок, вот почему», – сказала я самой себе. Но вслух произнесла:
– Просто это кажется слишком экстремальным. Для благотворительности.
– Разве не в этом смысл благотворительности? – спросил Люк. – Пройти тяжелое испытание, чтобы облегчить чью-то жизнь? Полагаю, ты больше привыкла выписывать чеки в благотворительных целях.
– Нет… – попыталась сказать я.
– Ты, возможно, думаешь, что благотворительность простирается «так» далеко.
Он поднял руку и показал расстояние в несколько миллиметров между большим и указательным пальцем.
– Я не это имею в виду.
– Ты хочешь заниматься благотворительностью, но не хочешь пачкать для этого руки.
– НЕТ! Прекрати говорить за меня. Я совсем не это имела в виду. Я просто говорила, что… это своего рода… колоссальная работа. Особенно для человека, который делает все в одиночку.
Люк фыркнул и кинул мне контейнер с лапшой быстрого приготовления:
– Ты права, так и есть. Так что забирайся сюда и помоги.
Он изучил то, что осталось в черном мешке для мусора, сморщился, отшвырнул его в сторону и взял другой мешок.
Я открыла рот, чтобы вежливо отказаться, но вместо этого сказала:
– Почему твоя
Слова вырвались так быстро, что я не успела скрыть нотки ревности в голосе. Мой мозг в последнее время не мог опередить чувства.
Люк замер с бутылкой кетчупа в руках и молчал несколько секунд. Затем выражение его лица смягчилось, и он протянул мне кетчуп:
– Бывшая девушка. Со вчерашнего дня.
А потом передал мне несколько коробок с сухариками.
– Со вчерашнего? – ехидно переспросила я. Посмотрев на меня, Люк продолжил:
– Между нами уже довольно давно все кончено.
– Я бы не сказала, что в понедельник вы выглядели так, будто между вами все кончено, – усмехнулась я. – Не было похоже, что
Люк засмеялся, а я нахмурилась. Мне это не казалось смешным.
Он оперся руками о край бака:
– Мы с Карли были вместе почти год. Я забочусь о ней. И не хотел причинять ей боль, но обманывать тоже не хотел. Думаю, я просто ждал, когда