уловили?
— Да чего там после заката делать, в пещере этой? — поразился Уолтер. — Ночевали когда-то в одной, чуть от холода не околели.
Немец усмехнулся.
— Сочувствую. И со мной такое однажды случилось. Но в Риме явно заинтересовались красным свечением. Я сам даже не знаю, что думать. До вчерашнего дня был в полной уверенности, что это лишь легенда.
— Байки одни, — буркнул сержант. — А Иоганну… Тьфу! Джованни я уши надеру. Pivello!
— Тем не менее. В Риме тоже читали старые хроники. А там говорилось, что красный свет в Волчьей Пасти дает силу…
—…Особенно насчет баб, — уточнил страж порядка. — Потому и лазили, шеи ломали. Impotenti! Срамота это все!
Доктор Ган усмехнулся.
— Не только. По красному лучу, его, насколько я помню, «Filo di Luna» называли, можно было улететь в какую-то волшебную страну, даже стать небесным духом, парить среди звезд. А другие считали, что пещера полна красных самоцветов. Лени Рифеншталь этот цвет пришелся не по душе, опять же политика, ненужные ассоциации. Заменила на голубой. Говорили даже, что тот, кто улетит и сможет вернуться, обретет бессмертие. Каждый ищет свое, синьор Ларуссо.
Никола Ларуссо насупился, явно желая возразить, но не успел.
— Эгей! Мы уже здесь!..
На тропе, у самого выхода в долину, стоял весело улыбающийся Хинтерштойсер. Кепи набекрень, веревка на плече. Через миг рядом соткался Тони Курц, тоже в кепи, но без веревки.
Скалолазы шагнули ближе, переглянулись.
Откашлявшись, Андреас принял серьезный вид, вскинул ладонь к козырьку.
— Докладываем! Стенку взяли, подъем наладили. Чуток передохнем, и можно мочалить!
— Почему доклад не по форме? — рыкнул Ларуссо. — И что за дурацкое пение?
— Почему дурацкое? — вступился за приятеля Курц. — Это у нас на плацу — дурацкое. А после стеночки — совсем другое дело!
Вновь переглянулись.
