кофе…
Бумажка номер два, тоже мятая.
— Треть твоя, Теннесси, две трети наши, — негромко, но твердо добавил Инсбрук-Грац. — Отдадим осенью, когда на работу вернемся, номер твоего счета я уже записал. Ты, гризли, глупый и добрый, а мы — умные и честные. Вечером приходи, какао выпьем. Мы его тоже прикупили.
С тезками Уолтер столкнулся в холле, возле входных дверей. Тореадор-швейцар грудью стал на пути двух небритых оборванцев. При виде постояльца подался назад, хоть и недалеко, всем своим видом демонстрируя недовольство. Выгнать — не выгонит, но дальше не пустит. Снежных людей положено разглядывать в бинокль, а не приводить в приличный отель.
— Приду! — твердо пообещал молодой человек. — Тренировка завтра в семь?
— И не опаздывай, малыш!
Ладонь по плечу — хлоп! Кулак в грудь — тыц!
Ближняя дистанция!
Хук в туловище — Первому, хук в голову — Второму. Без контакта, но очень близко. С ветерком.
— Ну ты и зверь, гризли!
…Гость уже прибыл — предупрежденный портье сразу кивнул на одно из кресел напротив, точно под огромной картиной: Эйгер-Огр во всей красе, масло, массивная золоченая рама. Уолтер взглянул мельком и ничуть не удивился. Из просмотренных фильмов молодой человек усвоил, что русские делятся на две категории, вроде помянутых Линцем индийских каст. Бородатый muzhik пьет мутный виски, играет на babalajka[58] и время от времени с гиканьем пускается в пляс. Bojarin же глядит на мир презрительным взором сквозь монокль, просаживает в рулетку миллионы — или играет в иную рулетку, русскую.
Гость был явно из этих. Монокля не имел, но смотрел кисло, кривил большегубый рот, дымя дешевой сигарой. Худой, узкоплечий, возрастом далеко за сорок, лицом же — точь-в-точь борзая собака, которую не кормили дня четыре. Костюм потертый, ботинки давно не чищены, из нагрудного кармана торчит мятый платок. Вместе сложить — карточный шулер из старой немой комедии.
Шулер звался Александром Н. Сиверсом — по крайней мере так было подписано письмо, которое Уолтеру показал шеф. Русский эмигрант предлагал продать уникальную рукопись, посвященную полярным исследованиям. Подробностями не делился, указал лишь место и время: Таймыр и Новосибирские острова, 1903 год.
Шеф велел рукопись изучить, оценить и приобрести за разумную цену. Но и держать ухо востро. Мало ли что творится в глубинах таинственной русской души?
Телеграмму в Лозанну, до востребования, молодой человек отправил из Милана. Вчера коридорный вручил ответ.
— Мистер Сиверс, как я понимаю?
Русского языка молодой человек не знал, обратился на родном американском. Гость понял, воздвигся во весь свой немалый рост. Вроде как борзую на цыпочки вздернули.
— О-о, да. Я есть. Добрый день. Мистер Перри вы?
Взглянул в упор, моргнул белесыми ресницами.
— Parlez-vous francais?
Теперь настала очередь Уолтера играть в гляделки.
— Может, по-немецки? — без особой надежды поинтересовался он. Гость встрепенулся.
— Слава богу! Я и надеяться не мог. Чтобы дикие американцы… Ох, простите! Я вовсе не вас, господин Перри, имел в виду.
Дикий американец взглянул сочувственно:
— А у меня еще и удар правой неплохой. На «хохе» у вас ничего получается, только гласные глотаете. Вы, пожалуйста, подождите минут десять, господин Сиверс, а я пока сбегаю в тамтам постучу.
Консультант с коротким именем Лекс ждал на втором этаже.
* * *
— Вы точно не шпион, Перри?
Лекс встретил его на лестнице. Руки в карманах, пиджак вразлет, в японских глазах что-то невнятное. То ли обидели, то ли обманули, то ли в человечестве разочаровался.
— Нет, — честно ответил молодой человек. — Но спрашивают об этом регулярно. А что, не с тем встретился?
Консультант вынул руки из карманов.
— Теперь даже не знаю. На террориста вы вроде не похожи… В общем так, Перри. В мае 1923 года в Лозанне, в ресторане гостиницы «Сесиль» был
